mahavam

Меня не будет где-то неделю, не грустите и будьте здоровы.
15 февраля концерт в Ивантеевке
16 февраля в Москве (за справками к отцу Дмитрию Першину)
17 февраля Липецк, фестиваль Экклезиаст (за справками к отцу Дмитрию Струеву)
В общем, я к отцам 
Но не одна, там есть ещё деточек, всяких мальчиков и девочек.
Когда вернусь, если будут силы, расскажу чё-нить интересное

Мне давно от вопросов и мыслей тесно, это тут, в голове и всё время рядом, но ты их никогда не услышишь, Тео, может быть, через время, но тоже вряд ли.
Всё, что можно сказать, уже было где-то, что нельзя говорить – потерялось в прошлом, я не то чтобы знаю твои ответы – нет незнаний, Тео, есть что-то больше.

Я как будто беру все слова под стражу, принимая всё – их закат и шелест, это опыт семи одиночеств – раньше мне казалось, для каждого есть решенье. Но теперь слишком многое стало явным, не поможет ни бегство уже, ни стены – я дышу этим воздухом, он отравлен – даже воздух рождает чудовищ, Тео.

Дни проходят, Тео, проходят ночи, не задав вопросов, не дав ответов, если строить город из одиночеств, это будет город погибших ветров. Это будет город, где жизнь проходит не узнав себя, будто не включили, и где пишут письма на обороте встреч, которые не случились.

Я надеюсь на что-то совсем другое, будто станет мир и мудрей и тоньше, мне реальность давно не даёт покоя, и во сне лишь снег, впрочем, сна нет тоже.
Я не знаю, что там, за поворотом, и какие дни, чьи слова и тени, но какими бы ни были эти годы – я всегда буду рядом с тобою, Тео.

* * *
(13.02.2015)

Вчера наблюдала такую картинку на улице, где остановка пл. Революции. Оживлённо, народ бежит вдоль магазинов туда-обратно. Медленно след в след с палочками ползут две бабули, одна к другой оборачивается, притормаживая – слышу только обрывок фразы:
– …но студень мне не понравился…
Вторая ей отвечает, строго:
– Елизавета Петровна, не сбивайтесь с курса! Тут кругом сосульки падают, идите ровно, я за вами!

К слову, никаких сосулек и ограждений на данном участке следования нет.
Люди живут в своём мире.
Идут ровно.

Случай вспомнился. В старом КСП ещё, был раньше клуб у нас в городе довольно сильный, пока не выросли все из самодеятельной песни окончательно и не поразъехались кто куда.
Приходит человек с гитарой, и заявляет с порога: нас, бардов, в России, только двое: я и Высоцкий. Но Высоцкого нет уже, я один остался.
Ну нет бы этому чудесному барду сразу бригаду вызвать, так ну что вы – приумолкли все, смотрят на него озадаченно. «Ну, спойте», говорят.
И тот тут же схватил ля-минор за горло, да как полилось!.. Вся река Волга издалека долго вылилась из его ля-минора.

Я не знаю, почему никто не умер. Песня лилась ровно сто тридцать пять часов. Потому что 20 минут песни, это не просто 20 минут. Это вы сами понимаете, что.
Крепкий народ раньше в КСП был. Закалённый. Выслушали. А затем устало так спрашивают: а, скажите, у вас все песни такие… протяжные?
«Да нет, конечно. – гордо отвечает бард. – Это я вам самую короткую спел. А сейчас я вам самую свою любимую спою».
«Нет, нет! – вскричали барды. – Подождите, вот председатель нашего клуба придёт, вы ей и споёте!»

Тут пришла Лида Ковалёва, председатель тогдашнего ксп – человек быстрых и окончательных решений. Она невозмутимо выслушала у единственного барда страны ровно полтора куплета и остановила эту волгу. «Всё ясно, – говорит, – достаточно». И ушёл бард обиженным и непонятым. И больше никто его нигде не видел и не слышал. Но, может, и сейчас где-то до сих пор «прослушивается» и по фестивалям ездит. Только песни стали ещё длиннее.

Вот и зима накрыла второй волною, это февраль решает свои задачи. Видишь, теперь я в шапке и всё такое, раньше не надевала, теперь иначе. Кажется, что уже и не будет лета, ладно, посмотрим, что нам потом покажут. Неба ещё хочу голубого цвета, ровно такого неба, как было раньше.

Эта зима на прошлую не похожа – тихо скользит и снежно, идёт по краю, нынче я тоже двигаюсь осторожно – нет, не бегу, не падаю – я стараюсь. Я тут нашла в двух книгах твои закладки – перечитала всё, что давно забыла. Ты не волнуйся, если не всё в порядке, это не навсегда – просто так сложилось.

Той же иду дорогой, дорогой белой, что мы с тобой ходили совсем недавно, вынула телефон, позвонить хотела, вовремя поняла… ну, а в общем, ладно… Да, я, представь, встаю почему-то в восемь, но засыпать совсем не умею сразу. Я успеваю всюду, не беспокойся, только всегда болит голова, зараза.

Ты говорила – нужно гулять побольше, вот, я хожу – с работы и до порога. Странно, но мы вдруг стали с тобой похожи – нет, не во всём, но, кажется, что во многом. А иногда… как будто ты здесь, со мною, в кресле сидишь, иль что-то читаешь лёжа… Ты за кота боялась, так он пристроен – ловит мышей, гоняет окрестных кошек.

Я начала везде забывать мобильник... Ты мне не позвонишь, не ответишь тоже... Да, а на днях коллеги твои звонили, и вспоминали долго о вашем прошлом. Скоро уже весна, будет солнце ярким, ветер подует свежий легко и смело...
Мама, зимой я в тёплых носках и в шапке! Слышишь меня? Теперь всё, как ты хотела.

10 февраля – День Рождения Бориса Пастернака.
О Пастернаке, его семье, переводах и поэтах – из книги Л.Чуковской «Записки об Ахматовой»

«Я стала расспрашивать её о Москве, о Борисе Леонидовиче.
Ахматова: — Он погибает дома... Своих стихов уже не пишет, потому что переводит чужие — ведь ничто так не уничтожает собственные стихи, как переводы чужих. Вот Лозинский начал переводить и перестал писать... Но у Бориса Леонидовича главная беда другая: дом. Смертельно его жаль... Зина целыми днями дуется в карты, Ленечка заброшен. Он сам говорит: Ленечка в каких-то лохмотьях, а когда пытаешься ей объяснить — начинается визг. Все кругом с самого начала видели, что она груба и вульгарна, но он не видел, он был слепо влюблен. Так как восхищаться решительно нечем было, то он восхищался тем, что она сама моет полы… А теперь он все видит, все понимает ясно и говорит о ней страшные вещи... :«Это — паркетная буря, побывавшая у парикмахера и набравшаяся пошлости». Точно, не правда ли? Он понимает всё, но не уйдет, конечно. Из-за Лёнечки. И, кроме того, он принадлежит к породе тех совестливых мужчин, которые не могут разводиться два раза. А в такой обстановке разве можно работать? Рядом с пошлостью? Нищета еще никогда никому не мешала. Горе тоже. Рембрандт все свои лучшие вещи написал в последние два года жизни, после того, как у него все умерли: жена, сын, мать... Нет, горе не мешает труду. А вот такая Зина может все уничтожить...
( читать дальше...Свернуть )

Человек не повторяется,
даже если притворяется,
что мелькал он в этой мгле,
что ходил он по земле.

Мы его не знаем толком,
даже если знаем имя.
Человек один, и только.
Он такой, неповторимый.

Может, он с дождями выпал.
Может, он с Альдебарана.
Не узнать нам это, ибо
человек – большая тайна.

"Депутат парламента Ленинградской области Владимир Петров обратился в Следственный комитет России (СКР) с просьбой расследовать обстоятельства гибели поэта Александра Пушкина".

Любимая Маша Рубин написала прекрасное о насущном.
И натолкнула меня на собственную версию раскрытия этой животрепещущей темы.
но сначала Машин текст:

Masha Rubin

И когда я гуляю с подружками,
И когда принимаю на грудь,
Обстоятельства гибели Пушкина
Не дают мне спокойно уснуть.

Может, было не так, как мы думаем?
Может, Пушкин бежал со всех ног
По проспекту, терзаемый думами.
Поскользнулся - очнуться не смог?

Или просто бродя неприкаянно,
И не видя вокруг ничего,
Был убит неожиданно Каином,
Перепутавшим с братом его?

Или, скажем, в процессе мистерии
Был кастрюлей сражён наповал?
Иль отравлен зловредным сальерею,
Что к Дантесу его ревновал?

Версий много. За все не в ответе я.
Разных версий сегодня не счесть.
Вот недавно мне встретился йети.
Может, это наш Пушкин и есть?

Зацвели маргаритки и сакуры,
Но страшнее мне день ото дня.
Обстоятельства гибели Дракулы
Не на шутку тревожат меня.

а вот так эта тема отозвалась в моей душе:

Masha Mahova

Стало в доме и плохо и душно мне,
вся я в думах, грущу и тужу.
И, прижав к животу томик Пушкина,
я отважно пошла к гаражу.

В гараже Николай Николаевич
возлежал под своим Жигулём.
И ключом что-то делал он гаечным,
что-то гаечным делал ключом.

И сказала ему я внушительно,
а, вернее, спросила вопрос:
- Что вы в жизни, скажите мне, видели,
кроме этих вот грязных колёс?

Вы читали, положим, «Дубровского»?
Почему вы всегда в гараже?
Вы лежите тут весь непричёсанный,
а поэта убили уже!

Я раскрою секрет вам, товарищи,
кто причастен к убийству, увы!
Это вы – Николай Николаевич!
И такие же люди, как вы!!
...........................

P.S.

Об этом думать грустно и не надо,
ведь можно не заснуть уже потом –
не знаю, что едят там депутаты,
но наливают явно им не то.

Домом своим бредила,
мне он опять снится.
Там у меня дерево.
Там у меня птица.

В старом саду яблоки,
ветер кружит, вьётся.
И по большой радуге
катится вниз солнце.

Тихим иду берегом,
думаю: жизнь, где ты?
Белое моё дерево,
долгое моё лето.

Вчера (а, точнее, уже сегодня) заснула под Юрского. Разные каналы ночью показывали передачи с ним. И, такое совпадение – Юрский умер в день, когда был смертельно ранен Пушкин, его любимый поэт
Для многих это личная потеря.
и для меня тоже

Стихи Сергея Юрского

… пространство расчерчено рамой окна
а время не ограничено
вот так органично доходишь до дна
самого самого личного

* * *
С надеждою и верою
плыву по морю серому
и взмахами тяжёлыми
гребу густое олово,

и с болью исступления,
с разбитыми коленями,
с ослабшими плечам
плыву через молчание,

а там, на горизонте,
огромный яркий зонтик
колышется и дразнит
и обещает праздник.

* * *

Как, изменяя, мы требуем верности,
Как, извиняя, страдаем от ревности,
Как из уюта стремимся в дорогу,
Как, уходя, забываем о многом, -

Так, изменяя, с нас требуют верности,
Так, извиняя, страдают от ревности,
Так из уюта стремятся в дорогу,
Так, уходя, забывают о многом.

* * *
…За год налётываю тысяч сорок –
целый экватор! Другие больше
(мотыльки, например, вокруг ночного фонаря).
Подумайте только – сорок тысяч!
Так что, совсем уж откровенно говоря,
всех нас, путешествующих ночами и днями,
надо бы не привязывать ремнями,
а этими ремнями высечь.
……….

* * *
Прощаюсь, прощаю, прощенья прошу,
Всё заново, всё надо заново.
Тема исчерпана, я ухожу,
И ничего в этом странного
Нет.

Наступит такое утро, и оставят в живых Сократа.
Не протянут ему цикуту, не запрут в тёмном подвале.
И вдали чей-то образ смутный, мы его ещё не узнали.
И фонарь горит на вокзале. Круглый луч, зелёная ветка.
Диоген, ты нашёл человека?
Мы искали.

У меня ничего нет. У меня только вот, руки.
По утрам я не вижу ни пальцев своих, ни ладоней.
Я тяну их туда, где рассвет, ко всему, что запомню.
И все дети в руках моих, птицы, цветы и деревья.
Всё, что скоро наступит, и что никогда не пройдёт.
Но не надо дрожать, убегать, посмотрите, я – вот.
Я согрею.

И это с тобой пока ещё, а это всё там и выше.
Выходит Лев Николаевич, здесь оба – и граф, и Мышкин.
А Веня отстал от поезда, и снег под ногами рыхлый.
Раскинул руки над полюсом.
Тихо.

А там, над снегами и ёлками, мир и велик, и мал.
Зима, говорят, нынче тёплая. Тёплая нынче зима.
А нас-то, смотри, вон сколько. Не льдин уже, а людей.
Обнялся с утра с Богом – тепло уже целый день.
И думаешь – вот, наконец-то.
Согрелся.

Вернуть никого нельзя.
Вернуть никого нельзя.
Но можно всё изменить,
покуда все грозы спят.
И можно ещё найти самого себя.
А лето будет холодным, мне говорят.
Но я в это не верю.
Согрею.

Где-то воет в ночи собакой почти безродной.
Ты уж лучше молчи, нам хватит кручин самим.
И скребётся в окно, и нос у неё холодный.
Подожди, не стучи, ну рано тебе, пойми.

Подожди, не спеши, не надо нам «или – или».
Дай спокойно войти на твой ледяной паркет.
Нам ведь даже ещё отопление не включили.
И ботинки мои развалились, а новых нет.

Подожди, говорю! Закрываю окно плотнее.
Тянет холодом, сменой времени из окна.
За окном никого, только серый туман и тени.
Где-то воет собака, белая, как луна


(рисунок Андрея Кабо)

Хороший месяц февраль, хороший день. Было время, когда всё лучшее у меня рождалось только ночью – дети, стихи, песни, мысли. Когда вы, солнцы мои, были маленькими, я могла что-то придумывать только ночью, днём вы придумывали сами. Помните тот случай, как вы ушли в лыжный поход? Я выхожу из ванны с мокрой простынёй, у меня стирка. А вы усыпали весь палас сахарным песком и мукой, встали на лыжи и пошли? Я даже дар речи потеряла – всё это было только что выкуплено на талоны. Я машу простынёй, спрашиваю: «ЧТО ЭТО??» А вы радостно отвечаете: «Северный полюс!» и добавили ещё: «У нас БОЛЬШОЙ ЛЫЖНЫЙ ПОХОД!» А потом сами же этот «снег» убирали пылесосом. Ругать вас всё равно смысла не было, ведь я же не мама, а «большая птица СКВО». Почему вы меня так назвали, мне не ведомо. Наверное, в простыне в моих руках вы увидели крылья.

А костёр под столом помните? Мы ходим и не можем понять, откуда дым и почему такая вонь. А вы сидите прилежно на диване, ручки на коленках: «Мы спичек не бьяли!» Конечно, не «бьяли» – вы просто постирали, а потом посушили кукольную одежду на бра, отломав у него абажур – ну то есть на лампочках, так быстрее. А когда тряпочки задымились и начали тлеть, вы отнесли их под стол, а стол накрыли одеялом, это был ваш шалаш. Хорошо в шалаше иметь свой очаг, это же каждому понятно.
А эта большая лужа у дома? Огромная, глубокая. И как вы закричали: море, море! – и бросились её переплывать? Все дети сидели в песочнице, и только вы ушли в море. Потому что вы путешественники, робинзоны и капитаны. И я понимала, как мне дико повезло. Только очень хотелось дожить до того момента, когда вы сами поведёте свои корабли. А когда вы росли, время шло очень медленно, дни были вечностью. Это сейчас они летят. А тогда…

Спасибо вам, дети, что выбрали именно меня, когда решили родиться, что выбрали нас с папой. Я люблю вас и всегда с вами, где бы вы ни были. Сегодня, 7 февраля, появилась на свет младшее чудо Эля. 15 февраля за два года до Эльки – старшее чудо Алиса. Поздравляю Элечку, а Алисочку с наступающим, т.к. 15-ого в твой день буду в отъезде и не смогу тебя здесь поздравить. Но мы с вами скоро увидимся 



из книги "Маме Кенгуру", 2006 г.

(  + фотоСвернуть )

Мне написали в личку: гуляет по сети стих без автора, не мой ли он?
Да, это мой старый стих, и чтобы развеять недоразумения, помещаю его. <

* * *

Можно об этом даже не говорить.
Можно об этом даже и не писать.
Это сложнее, чем перестать курить.
Это важней всего – научиться ждать.

Ждать через немоту, через не могу,
сквозь пустоту окраин, мельканье дней,
даже когда закручивает в дугу,
даже когда разлука тебя сильней.

Через печаль ночей, убыванье сил,
через конец всех сроков и всех причин,
кто бы и что бы в уши ни говорил,
что бы вдруг не пригрезилось там, в ночи,

ждать, позабыв все явки и номера,
(ветер по проводам и дожди в стекло)
ждать, даже если кажется, что вчера
время для ожидания истекло,

ждать, невзирая на, под любой мотив,
даже когда затянется небосвод…
Ведь всё равно не будет альтернатив,
ведь всё равно другого нет ничего.

(10.10.2011)

Все дети любят превращаться, особенно дошкольники. И вот я хожу и гадаю, кем они стали на время. Иногда это вынос мозга.

– Ты -- принцесса!
– А вот и нет! – говорит Аня.
Перечисляю что-то ещё изящное, но опять мимо.
– Тогда не знаю. – сдаюсь я.
– Я – Принцесса и наполовину Чудовище! – восклицает Аня.
– На какую половину? – в замешательстве спрашиваю я.
– Ну вот на эту! – показывает Аня нечто неопределённое рукой.
– Не похожа ты на чудовище, только на принцессу. – говорю.
Аня довольно смеётся.
– А меня, меня отгадайте! – кричит Саша.
– Ты разведчик.
– Нет, я охранник! – кричит Саша.
– А почему ты ползёшь? – недоумеваю я. – Охранники же стоят, а не ползут.
– Я ползущий охранник. – с уверенностью говорит Саша.
– Ну ладно. – соглашаюсь я. – В жизни всякое бывает. Ползи. А Ксюша у нас… мостик!
– А вот и нет, не отгадали! – радуется Ксюша.
– Ну тогда нолик. Колечко выйди на крылечко. Радуга.
– Нет, нет!
– А кто?..
– Я мост, глядящий на Луну. – говорит Ксюша.
– А где Луна?
– Ну вон там!
– Хорошо. Тогда меня отгадай. Я кто? – говорю я и превращаюсь в нечто замысловатое с волнообразными руками.
– Вы это… фея! – восклицает Ксюша.
– А вот и нет. Я хвост, любящий тишину.
– А это как? – не понимает Ксюша.
– Ну мой хвост пришёл на твой мост посмотреть на Луну.
Ксюша удовлетворённо кивает.
– А ты русалка. – говорю я Кате.
– Нет, не русалка! – отвечает Катя с пола.
– Ну тогда ты Спящая Красавица. – пытаюсь попасть я.
– Нет! Я – крепостная гимнастка!
– И кто же тебя закрепостил? – удивляюсь я.
– Разные люди. – отвечает Катюша.
– Баре небось какие-нибудь? – сочувствую я.
Катя не понимает этого слова, но соглашается.

И только Дуня остаётся верна себе. У неё самостоятельная мизансцена – она не на полу, не в общем кругу, а свернулась на банкетке.
– Дуууня. – говорю я. – Ну, может, ты в кого другого превратишься? А мы угадаем?
– Нет. – твёрдо говорит Дуня. – Я червячок.
– Ну почему, почему опять червячок? – улыбаюсь я.
– Потому что он ещё не вырос. – говорит Дуня.

Человек состоит из воды.
Человек состоит из беды.
И там, глубоко внутри,
одною своею частью,
человек состоит из счастья.
Но об этом не говорит.

Он идёт по осенней наледи,
и в кармане несёт два яблока.
Человек состоит из памяти.
Из прозрачного и неявного.

Из всего, что не знает выхода,
если жизнь у него без отдыха.
Человек состоит из выдоха.
Человек состоит из воздуха.

Он глядит, замирая, вдаль.
Он идёт сквозь туман и снег.
Человек состоит из «да».
Человек состоит из «нет».

А ещё, забыв феврали,
в бесприютной своей невесомости,
человек состоит из космоса.
Отрывается от земли.

Так бывает, так бывает, человек всё забывает,
и куда-то уплывает в тени призрачного сна.
Нам его здесь не хватает – экзистенция простая –
и совсем уже другая приближается весна.
Так бывает и, возможно,
с нами будет так же, то же,
путь неясно кем проложен,
и его не угадать.
Сядем в одиноком доме,
и уйдём в свои альбомы,
канем в детство, будто в омут,
и не станем выплывать.
Так бывает, ты не бойся, это всё другие свойства
и ответов, и вопросов, что уводят за края
прежних мыслей и желаний, открывая мирозданье
для другого пониманья всей системы бытия

(3.02.2014)

А он как будто
ищет ответ,
и сам бежит от истин простых.
А у него
сто лет этот бред,
и этот полдень, и этот быт.
Она не сумасшедшая, нет –
а просто
не такая, как ты.
И мир, пойми,
не свихнулся, нет,
а он такой же,
как есть и был.

И эта вся
полынь и зола
тебя утянет снова на дно.
Куда летят осколки стекла,
цена их только – ломанный грош.
А кто выходит из-за угла,
а кто там прячется
за спиной,
а кто живёт в твоих зеркалах –
да ты и сам уже
не поймёшь.

И ты, дрожа,
бежишь на вокзал,
не понимая, кто был в игре.
А снег, кружа, залепит глаза,
и всё неправда,
если и быль.
А ты уже всё переписал,
поставив точки или тире.
А ты уже везде опоздал,
а ты остался
там же, где был.

– Нет-нет. – сказал Ахиллес. – Мало ли что подумают обо мне. Я такой большой, а Вы такая маленькая. У меня пятка, а у вас панцирь. Мы слишком разные. Ползите своей дорогой.
– Люди могут собирать цветы. Люди могут строить мосты. Они даже могут положить ногу на ногу и не думать про Вечность. – сказала черепаха и подползла к краю пожелтевшего листа. – Они могут сидеть на месте, или бежать, сломя голову. Но ни один человек, никогда, ни за что – не сможет стать птицей. Это могут только черепахи.
– Вы хотите сказать, что вы птица? – удивился Ахиллес.
– У нас много общего. – задумчиво ответила черепаха.
– Но что же у нас может быть общего? – воскликнул Ахиллес.
– Ты умеешь мечтать. – ответила черепаха. – Лучше, чем другие. Никто не умеет, как ты.
– Но я не умею летать…
– Для этого ты должен стать черепахой и почувствовать землю. – ответила черепаха.
Ахиллес лёг на землю и растянул руки.
– Так? – спросил он.
– Закрой глаза. Что ты видишь?
– Ничего.
– А сейчас?..
– Совсем ничего…
– Но твоя рука, она что-то видит?
– Она чувствует.
– Она видит. – сказала черепаха. – Она должна увидеть меня.
– А я? Что должен увидеть я?
– Только то, что ты чувствуешь. – ответила черепаха.