mahavam

То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит,
то плывут по небу кони, а по морю рыба-кит.

То о воле стонет речка, будто в склепе подо льдом,
то колотится сердечко на крылечке золотом.

То глядит волна живая – долго ль ждать ещё весну,
то надежда уплывает за зелёную волну.

И бежит вперёд дорога да четыре колеса,
от родимого порога в голубые небеса.

Улетает птичья стая далеко на тёплый юг,
тихо путник напевает песню странную свою:

«Здесь то камень, то отрава, то вприпрыжку, то бегом,
но с тобой, моя отрада, не случится ничего.

Ничего-то мне не надо, будет день и будет путь,
ты живи, моя отрада, остальное – как-нибудь...»

(19.10.2016)

Прежде всего хочется, конечно, понять, что творилось в голове у подростка, который готовился не только к убийству, но и к самоубийству, и в какой момент это началось.
Однокурсники этого самого Владислава дают довольно скудную информацию, хоть и выясняется, что первые три года парень учился на повышенную стипендию и дураком не был. Но отмечают и то ещё, что был он «со странностями, тихий, незаметный. Последний год сильно замкнулся, стал нелюдимым. Жил в своем мире». Как-то Росляков сказал своему одногруппнику, что когда-нибудь отомстит всем этим преподавателям, но тот всерьёз не воспринял его слова.
( читать дальше...Свернуть )

Приснился сон.
Перрон, много бардов с гитарами и нормальных людей, одна девушка даже с младенцем на руках, мы толпимся у большого автобуса, который должен нас везти в аэропорт – все летят на какой-то фестиваль.
Кто-то мне даёт яблоки в сетке – красные большие яблоки, я думаю: нужно Верку найти, дать ей яблок, ей витамины нужны.
Вотинцева уже сидит в автобусе, у окна, в чём-то белом. Я машу ей в окно, показываю на яблоки. Откуда-то появляется моя израильская подружка Стелка Биндштейн, улыбается, торопит: заходи уже в автобус, а то так и останешься на вокзале. Всей толпой мы загружаемся в салон, и тут я соображаю, что забыла дома загран. паспорт, и поэтому никуда не полечу. Мне дают на руки младенца и я начинаю его качать, автобус трогается, я стою в проходе и качаю младенца.

В этот день 18 октября 5 лет назад ушёл из жизни замечательный поэт Андрей Ширяев… Безумно жаль, таланта он был необычайного.

Наши пути с Андреем иногда пересекались – когда-то давно он был женат на моей подруге (такой же гениальной и мало приспособленной к быту и обычной жизни) и прожили они вместе недолго; затем я его встретила в Старом Осколе на фестивале авторской песни. Где-то в Медведково он снимал однушку, работал то в филармонии, то ещё где-то – уже не помню. Образование – Литинститут, семинар Левитанского.
Потом как-то неожиданно узнаю, что Андрей уехал в Эквадор, занимается бизнесом, дела идут успешно, плюс к этому много пишет – и стихи, и прозу; что он организовал и ведёт международный конкурс писателей-фантастов «Эквадор».

Андрей был человеком достаточно контактным и одновременно очень закрытым – видимо, вообще мало кто знал, что реально с ним происходит. Кажется, что и женат он был официально только один раз – в молодости – на моей сумасшедшей подруге. У меня было впечатление, что он всё время один.
Даже на фестивале не помню, чтобы рядом с ним (в общем-то, выдающимся поэтом нашего времени) была толпа. Сидит, помню, у костра, подбрасывает щепки. Смотрит на огонь молчаливо, поправляет очки, думает о чём-то. Попросишь спеть – споёт, тихо, без надрыва. А рядом где-то Гена Жуков гремит, через струны вещает, за ним носится толпа рок-н-рольщиков – Жуков взирает на мир с улыбкой и мудростью Сократа. Там же Каплан, любимый всеми, в окружении любимых всех… Слишком много гениев на одну поляну. И они ушли уже – такие разные, такие неповторимые…

Андрей перенёс инсульт, два инфаркта, на почве диабета был частичный и прогрессирующий паралич. Больше всего он боялся «растительного существования», он уже не мог работать, передвигался с трудом, любое простое действие приносило страдание.

Он тщательно продумал свой уход.
(Xura: «Закончил книгу, оплатил счета, подготовил костюм.
Оставил записку коронёрам, на испанском, чтоб не было лишних вопросов к тем, кто будет с ними говорить, когда.
Написал одно письмо в ФБ, чтоб не мучить близких вопросами: почему.
Попрощался с музой благодарным письмом, чтоб не осталось незаконченных разговоров.
Застрелился в ванне, чтоб не доставить лишних хлопот и тем, кто будет потом приводить в порядок дом».)

Трагический конец, потрясший многих. Где в финале – выстрел. Написал последнее стихотворение и поставил точку.

Привычно доедать до последней крошки,
привычно доживать до финальных титров.
Сценарий жизни старой подвальной кошки
достоин девяти уссурийских тигров.

Сценарий лжи. Леплю куличи из ила,
тяну больное, путаясь в алфавите.
Честней, пока не поздно, разлить чернила,
и кинуть грош Харону, и встать, и выйти;

и вновь — по темноте за бессонным стражем,
в окраинном кинозале, в луче экранном,
где мир, подобно мне — короткометражен,
а я — всего лишь пепел над океаном.


Андрей Ширяев /18 апреля 1965 (Казахстан, Целиноград) – 18 октября 2013 (Сан-Рафаэль ) /

…Опасайтесь при больном горле и вообще с простудой садиться в самолёт – при посадке будет пытка. У меня по-крайней мере именно так, и ничего не спасёт. Боль пронизывающая и такая, что, кажется, вот и наступил этот момент прощания с больным земным телом и именно в небесных сферах.
Кашляю до сих пор, от этого мутится в голове и болит лоб.
В Грузии, кстати, нет горчичников. Наверное, в Грузии всё есть, но вот горчичников – нет. Теперь я знаю, что нужно везти в Грузию друзьям. Иногда они очень даже нужны (я горчичники имею в виду)

..........

И ещё весёлое вспомнила.
Фестиваль жил в двух гостиницах, и вот там, где жила я, утром город отключил воду. Американские евреи тут же начали шутить по поводу того, кто выпил всю воду в Тбилиси, и мол вот почему в кране нет воды… На повестке дня репетиция спектакля, свободный полёт, концерт и спектакль вечером. А мне выступать как раз, и я собиралась помыть голову, и вот на тебе.

Валера Ременюк предложил сходить к нему в другую гостиницу (где вода была) и помыть голову в его номере. Так и сделали. Валера оставил меня в номере, я зашла в душ, пустила воду, намылила голову… И тут вода в душе закончилась. И я стою такая красивая и в пене. И смешно, и безнадёжно.
Напор воды резко упал, но из крана она всё-таки лилась невесёлой струйкой. Надо сказать, что я со студенческих лет не мыла голову там, где моют ботинки. Да и раковина совсем небольшая, но всё-таки это было лучше, чем выйти босиком, в пене и простыне, и направиться на поиски городского фонтана...


( + ещё фотоСвернуть )

…как же нас основательно занесло, как же нас затянуло не ослабляя,
так не бывает, скажешь – а как бывает, если всего лишили нас, кроме слов,
просто всего лишили – пространства, сна, воздуха, облаков, заводной пружины...
если вам больно, радуйтесь, значит, живы –
да, очень больно,
да, очень живы на
этой вот полосе среди этих мест многоголосых, давящих, рвущих, громких…
Господи, выключай, мы и так в потёмках,
лучше уж без обмана, а так, как есть.

…солнце и так забыло про нас почти,
трудно дышать, расслабиться и согреться,
Гудвин придёт и даст Дровосеку сердце,
ну а пока деревьям дрожать в ночи,
ну а пока из листьев горит костёр,
кто-то всему свои назначает сроки,
дикие яблоки падают нам под ноги,
вспыхнул шиповник и молча покинул двор.

…не принимаю правил ничьей игры, только твержу сквозь зубы на грани срыва:
делай хоть что-нибудь, что тебе по силам, даже пусть по дороге в тартарары,
даже когда не видно пути и троп, даже когда всё вязнет и убывает,
(кто там кого нечаянно убивает –
метится в яблочко, а попадает в лоб?..)
что там за песни сложатся в новом дне, с благостною улыбкой толкая в яму,
камень в душе родит себе новый камень –
что там за музыка сложится из камней?..

…так, говорю, не зная, куда, кому,
так говорю, устав от своих вопросов,
город взлохмачен осенью, не причёсан,
ветер гоняет листья по октябрю,
а до черты, где ветра холодный вой,
где только льды и белые сны созвездий –
двадцать шагов осталось…
пятнадцать…
десять…
десять, ты слышишь?..
десять шагов всего.

..............

17 октября 2014

Погода осенью в Грузии очень нестабильная: накануне может быть 28 тепла, а на следующий день 15 и ветер. А в горах вообще холодно и ветер сбивает с ног.

…Много я написать про эту поездку не могу по причине того, что эмоциональный фон на внутреннем уровне у меня был сильно заторможен, я плохо запоминала, где я была и что видела: только глазами, но хорошо помню церковь, куда мы попали в четверг, на 9 день по маме, я тихо плакала у икон и молилась за неё, затем смотрела на горы и на всю эту красоту и думала: мама тоже видит это; …впрочем, всё, я бесконечно падаю в своё ущелье, а хочу совсем о другом, о прекрасных друзьях своих, о своей любви, о том, как важно не быть одному и успеть увидеть хоть что-то, и запомнить, и стать выше, чище, легче и ближе к познанию этого мира.

Игорь и Валя Гиндлеры, безусловно, титаны: аналогов тому, что они делают и проводят, я думаю, нет. Везти из Америки на другой край земли аппаратуру, костюмы, дипломы, подарки – ради того, чтобы сделать людей счастливее, подарить им радость и друг друга… Был написан сценарий спектакля, фонограммы, сшиты костюмы – в спектакле участвовала практически вся команда и даже были включены наши гиды, которые полюбили «Летучий голландец» и не хотели с ним расставаться. Действо было захватывающим. Ну и концерты каждый день. Моя старинная подружка Тамара (та, что меня встречала, провожала и лечила от простуды у себя в доме после фестиваля) была с дочкой на одном из концертов и обе они остались в восторге от всех выступающих.

Да, это было круто. И я бесконечно благодарю Валю и Игоря, и всех «летучих голландцев» за этот чудесный фестиваль, за это прекрасное время, за поддержку, оказанную мне, за лёгкость, юмор, искренность, талант… Когда-нибудь я таки доеду до Америки, и мы споём с вами вместе, и обнимемся, и полетаем


со своими друзьями Валей и Игорем Гиндлер

( + фотоСвернуть )

Так выбираешься постепенно из всех провалов и всех простраций, я никуда, никуда не денусь, да и куда мне, скажи, деваться, я не умею, не удаётся, быть бы мудрее и к солнцу ближе, просто идти и смотреть на солнце, солнца не видно, а нужно выжить.

Я не умею, я всех жалею – старых людей во дворах безлюдных, все эти скверы и все аллеи, этих бомжей у помоек утром, всю эту осень с листвой упавшей, всё, что срываясь, дрожит и дышит, солнце уходит от нас всё дальше, больше не греет, а нужно выжить.

Я всех жалею – собак и кошек, нищих, детей, всех, кто шёл по следу, всех пассажиров и всех прохожих, весь этот город, прибитый ветром, все ускользающие мгновенья, весь этот дождь, что стучит по крыше, всё это странное отраженье нашего прошлого – в наступившем.

Это такая пришла безмерность, и безразмерность, где свет и тени, я никогда никуда не денусь, даже исчезнув в дожде на время, просто никто эти дни не свяжет, да и не сложит, чтоб сделать тише, просто не можешь понять, что дальше, просто не знаешь, – а нужно выжить.


16.10.2017

Восьмилетки напрыгнули на меня, стали расспрашивать: «Почему вас так долго не было?»
– Да недолго. – улыбнулась я.
– А где вы были, а что с вами было? – не отставали они. – Вы болели?

И вдруг я поняла, что не могу сказать им истинную причину своего отсутствия. Просто не могу, слёзы тут же подступают к горлу от этого словосочетания. Я просто не в состоянии это произнести.

– Да, болела. – ответила я.
– Сильно?
– Сильно.
Они схватили меня за руки и с криком потащили в аудиторию.
– Сейчас я вам дам задание. – сказала я. – Только нужно быть предельно внимательным…
.........

Теперь нужно сделать так, чтобы параллельная жизнь стала настоящей, а настоящая, где есть горе и пустота от потери – параллельной. Чтобы она не сдавливала горло, чтобы было просто тихое понимание и принятие всего, что неизбежно. И это возможно. Я убеждаю себя, что это возможно.
.........

…Старшая группа рассказала мне, по какой траектории ракета с Земли долетит до Сатурна. Я была Сатурном, ко мне летела ракета. «Думай о галактиках, бэби». Мы думали о галактиках.

А ещё подростки поведали мне, что один японец-миллионер задумал построить такой космический корабль, в экипаж которого войдут люди разных профессий, связанных с искусством. Эти люди соберутся из разных стран, и вся акция будет проходить ради дружбы и мира на Земле. И корабль полетит в межзвёздное пространство, и пилоты-художники из космоса будут передавать землянам привет, и рассказывать им о звёздах.

Сегодня ночь темней и месяц ближе, смотрю на мир сквозь синее стекло, мой милый брат, ты ничего не пишешь, волнуюсь, двадцать пятое число, конец недели, месяца, движенья, всех тёплых дней и солнечных дождей, итогом будет снег и лягут тени унылых дум опять в душе моей.

Ни птиц весёлых гам, ни скрип полозьев – так тишина замрёт в моей глуши, придёт январь и ни о чём не спросит, и ничего, как прежде, не решит, сидеть и ждать у зимнего порога рассвета, солнца, доброго письма, и будут дни опять тянуться долго, как эта ночь, как осень и зима.

Всё это осень, осень… дождь по крыше, в саду и на дорогах только дождь, мой милый брат, мне кажется, я слышу, как ты молчишь, как молча воду пьёшь, как ты глядишь сквозь эту непогоду куда-то вдаль, где не видать дорог, как будто ждёшь кого-то, ждёшь кого-то, но только ветер входит на порог.

И снова бродят призрачные тени и накрывают наши берега, мой милый брат, жизнь не была мгновеньем, она была огромной, как река, где отразилось всё, и даже малость – песчинка, вздох, дыхание, полёт – как жили мы, и сколько нам осталось, и все, кого мы ждём и кто нас ждёт.

Концерт в Тбилиси
"Летучий голландец"

С месяц назад ко мне в Контакт стукнулся в друзья сайт «вёрстка книг». Я ответила на запрос, и тут же начались предложения напечататься у них за немалые деньги. Вступать в дискуссии мне не хотелось, я убрала «вёрстку» из друзей, но она настойчиво продолжала со мной дружить и предлагать свои услуги.

Сначала я не реагировала, но «вёрстка» была настойчива. Тогда я ответила, что, простите, но я не печатаюсь за деньги. И нарвалась на снобистский ответ, граничащий с неприкрытым хамством, что мол кто вы такая, да вы, уважаемая, не Анна Ахматова, чтобы нам тут здесь… ну и так далее. И, главное, заблокировали меня сразу, чтобы я не ответила им недайбох. А я вот не понимаю, откуда столько хамов-то повылезало?.. Ну не стала я вашим клиентом, давайте разойдёмся мирно, ищите других. А они прямо обиделись, как будто я их оскорбила своим отказом. О дивный, дивный мир. И не хочешь, а обязательно кого-нибудь обидишь своим присутствием.

Мама приснилась мне на одиннадцатый день. Мы шли по большой мраморной лестнице, то спускались вниз, то поднимались вверх – я, как обычно, поддерживала её, другой рукой она держалась за перила. Мы медленно шли, но усталости не было. «Как же так, мама, – удивлялась я, – тебя же больше нет, почему ты рядом?..» Мама светло улыбалась, ей как будто бы были смешны мои вопросы. «Почему же нет, если я рядом?» – ответила она.
Я проснулась в слезах.
Не снись, мама, не надо, не снись…
Потом, позже, не сейчас.
Это слишком для меня – держать твою руку только во сне. А здесь надо жить и не нужно плакать, здесь всякие дела, звонки, вопросы и ответы. А ты где-то… там

Мы столько ходили по этим лестницам, сколько же мы ходили вверх и вниз. Как ты там без меня теперь… Ничего не бойся, моя мама, у тебя всё будет очень хорошо... И у меня всё будет очень хорошо… Маленькая, худенькая, в таких больших очках. Я всё шутила когда-то, что если поднимется сильный ветер, то он унесёт тебя в какой-нибудь Канзас… И вот однажды прилетел ураган и унёс маленькую Элли в Изумрудный город… Как ты там, я беспокоюсь за тебя… Но ты там не одна, тебя не оставят одну. Там обязательно кто-то держит тебя за руку………….
…….

…Я благодарю своих американских друзей и весь «Летучий Голландец» за проведённые вместе со мной эти тяжёлые дни. И за то, что дни были не тяжёлые, а прекрасные и наполненные светом. Спасибо Вале Гиндлер, что настояла на моём приезде в Грузию, спасибо моему другу Диме, который помог мне с билетами, моей однокурснице Тамрико, которая встречала и провожала меня, и выхаживала два дня перед отлётом (я сильно заболела). Мир держится на любви и только на любви, на милосердии и сочувствии. Чуть позже я возможно смогу что-то рассказать, хоть эти несколько дней и прошли для меня в некотором параллельном пространстве, но я всё-таки смогла немного отключиться и даже попеть в концертах. Я вас очень люблю всех… в одиночестве, мне кажется, этого не выдержать.

…Мама, иди по лестнице вверх и ничего не бойся. Все грани со временем стираются и никто ни от кого не уходит. И никто не будет один

… Мне кажется, всегда бывают знаки.
За 40 дней до этого у моего подъезда остановился катафалк. Помните, я рассказывала? Женщина позвонила в мою дверь, я открыла, «выносите», сказала она, «что, простите?» – «выносите покойного»… Перепутали адрес, но стало тревожно, мама лежала в больнице, я гнала от себя эти мысли, ну что за ерунда, право, какая нелепость…
Когда я маму забирала из кардиологии, она сказала мне со светлой улыбкой: «Сегодня я видела маму, нашу бабушку Зою. Она улыбалась и махала мне сверху, она как будто бы говорила, что всё будет хорошо».
– Конечно, всё будет хорошо. – ответила я. – Бабушка просто пришла поддержать тебя.
( читать дальше...Свернуть )

..ночью уже было понятно, что это последние часы... Мы с сестрой были рядом.. Утром я читала над мамой молитву, затем взяла её за руку и стала говорить, чтобы она ничего не боялась, что сейчас она увидит совсем другую картину... И её подхватит ангел и понесёт высоко над всей нашей осенью, и будет легко и больше не больно, и она встретит там свою маму и бабушку, своего отца и всех, кого она в этой жизни любила... Я говорила ей, говорила, гладила по руке и волосам, читала отче наш и снова говорила ей о любви и о том ещё, что мы никогда не расстанемся, что она навсегда будет с нами, что никто ни с кем не расстаётся, если кого-то любил на этой земле...
Мне казалось, что она всё слышит. Да нет, она слышала меня... мне даже показалось, что она хотела открыть глаза... Затем мама тихо вдохнула последний раз... а выдоха уже не было... Светлый путь, родная моя... Пока всё слишком невыносимо, но ведь ты всё равно всегда будешь рядом

......................
..мама ушла сегодня, 26 сентября, в 10.30...
прощание и похороны 28 сентября в 11.45 "ритуал" ул.парижской коммуны

Жизнь на время замерла, затаился ветер.
Мама, ты меня звала нынче на рассвете.
От горячего огня до холодной вьюги,
всё смотрела сквозь меня, и сжимала руку.
Будто где-то снег идёт, и туман, как вата,
мама, вот я, мама, вот – я с тобою рядом.
День проходит, будто год, за порогом осень,
ты не бойся ничего, ничего не бойся.

Месяц ясный за окном, белые туманы.
Где-то там, давным-давно мама мыла раму.
Там, где мы ещё могли многое на свете.
На другом конце земли, на другой планете.
Баю-баюшки-баю, скоро солнце встанет.
Тихо песенку свою напеваю маме.
Постучится день другой, ни о чём не спросит…
Ты не бойся ничего, ничего не бойся.

…А Катя всё рассказывала, рассказывала, как она в 18 лет собралась в театральное и замуж, и прошла уже два тура, а с третьего родители будущего мужа её сдёрнули, потому как «не профессия это», и пошла она тогда учиться в мед. училище на акушера, и родители были довольны и молодые поженились. А муж был подводником и надолго скрывался под водой, а где всплывёт, неизвестно, бывало даже во Вьетнаме, и всякий раз дети чувствовали, когда приедет отец, потому что накануне в доме неожиданно появлялся запах папы, и Катя готовила пироги к его приезду и ни разу не было такого, чтобы запах их обманул.
А однажды Катя так долго ждала своего мужа из-под воды, что собрала своих троих детей и поехала его встречать на Камчатку, и приехала аккурат к его возвращению, а муж чуть дар речи не потерял, когда зашел на порог, а на столе борщ и пироги, и вся семья в сборе…

Мы ждали машину, чтобы перевезти маму домой, машина стояла где-то в пробках, я гладила Катю по голове и говорила: «ну теперь-то вы будете следить за своим здоровьем, теперь всё будет хорошо», – она кивала, обещала, «как там ты меня называла-то? – спрашивала она, радуясь, – я гарант чего, каких гагар?» – «Гаргантюа, – смеялась я, – Гаргантюа съел Пантагрюэля… Но теперь всё в прошлом, всё пойдёт на лад»… «…да как получилось-то с этим гаргантюа, – вздыхала Катя, – схоронила мужа, потом сына, горе заедала, трудно было жить… А ты мне скажи, скажи – ты почему мне помогала-то?» Я развела руками, не зная, что ответить.... «Да потому что это нормально, помогать друг другу. Рядом всегда есть кто-то слабее нас, мир по-другому не выживет, если не помогать. Вы же тоже помогали всю жизнь родиться на свет маленьким людям». – «Ой, да, – поддержала разговор соседка, – Катя теперь наше кино, каждый вечер про свою жизнь нам рассказывает, просто роман».

Приехала перевозка, у Кати выступили слёзы на глазах: «Как уж я без тебя теперь…» – «А без меня и не будет никто, – я наклонилась к ней поправить одеяло, – я тут, с вами осталась, мы в душе навсегда друг у друга, а помогать Вам теперь будет нянечка, ну Вы знаете…» – «Да, да», – кивала Катя, утирая слёзы.

Эля с Лёшей руководили маминым отъездом, поэтому я могла спокойно со всеми попрощаться и раздать всем вкусного и полезного, что мы с детьми принесли для маминых соседок.

Наконец-то мама дома, потихоньку начинает есть, немножко говорит и, что важно, понимает всё. Врач сказала на прощание: «Мы не лечим от старости, и нас всех это ждёт. Но это просто жизнь, и у неё свои законы». «Да, я всё понимаю. Но в любом случае всё будет хорошо, и у всех» – ответила я и обняла её.

Солнца нет опять, горизонт провис,
хоть бы кто помог, да не тот разбег,
на лету поймать пожелтевший лист,
написать письмо самому себе.

Написать письмо, отпустить туда,
где прошла беда и встаёт рассвет,
за окном темно, за окном среда,
там опять вода и просвета нет.

Не грусти, пройдёт, а зачем грустить,
упадёт за борт и замрёт вдали,
а давай летать, а давай грести,
я хочу найти этот жёлтый лист.

Не достать до птиц, далеко до них,
но смирился вихрь и не будет бед,
посмотри, летит, одинок и тих,
пожелтевший лист – от тебя к тебе.

90-ые
выступление ивановских поэтов в литературном сквере