21 октября был День рождения Евгения Шварца, автора сказок, повестей и пьес, знакомых нам всем с детства. «Сказка о потерянном времени», «Новые приключения Кота в сапогах», «Марья-искусница», «Красная Шапочка», «Первоклассница»… Ну и конечно «Обыкновенное чудо», «Дракон», «Тень», «Голый король», «Снежная королева», «Золушка», «Два клёна», «Доктор Айболит»…
Шварц всегда говорил о важном. «Давайте будем мудры…» – часто говорил он..
Я помню, как в юности впечатлила меня его пьеса «Тень». Да, совершенно юнгианская, но я тогда этого ещё не знала. О том, что если человек позволит выпустить из себя свою тёмную сторону, своё грубое и негативное, то мир будет побеждён и наступит власть Тьмы. Потому что Тень «должна знать своё место». И ни в коем не заслонять Свет…
Шварц уже в детстве знал, что будет писателем. В пять лет он брал белый лист и рисовал на нём волну, представляя, что пишет книгу. «Кем ты хочешь стать?» – вопрошала его мать. «Романистом». – отвечал мальчик.
Учился он плохо. И, как он сам вспоминает, «
раздражал учителей. А из родителей — особенно отца. У них решено уже было твёрдо, что из меня „ничего не выйдет“. И мама в азарте выговоров, точнее споров, потому что я всегда бессмысленно и безобразно огрызался на любое её замечание, несколько раз говаривала: „Такие люди, как ты, вырастают неудачниками и кончают самоубийством!„»…
А За обедом мать кричала ему: «Ешь кашу, иначе нас всех убьют!»
Мысль о самоубийстве не нравилась мальчику, да и за оставленную кашу не убивал никто. Но когда он вырос, смерть всегда была рядом, но Господь хранил…
В 1918-м, участвуя в Ледяном походе генерала Корнилова, Шварц получает тяжёлую контузию, выживает, но до конца жизни, как следствие, получает тремор рук.
…– А в Дон вы ради меня прыгните? – спросила Гаяне Халаджиева, актриса театра «Передвижная мастерская», куда он поступил работать после демобилизации по ранению. И он немедленно прыгнул в ледяную воду ноябрьской реки прямо в одежде. И Гаяне вышла за него замуж.
В 1921 году по рекомендации Николая Гумилёва театр, где он служит вместе с женой, переезжает из Ростова-на-Дону в Петроград. Правда, к моменту переезда Гумилёв уже был расстрелян, но они играют пьесу Гумилёва «Гондла». Вскоре театр прекращает своё существование, Шварц с женой подрабатывают скетчами в балаганных театрах, Шварц грузит уголь, работает на железнодорожных путях и одновременно с этим в 1925 году пишет свою первую книжку – «Рассказ старой скрипки» — сборник стихов для детей. В 1928-м поступает в редколлегию детского журнала «Ёж», где знакомится с Зощенко и Хармсом.
С Гаяне Шварц прожил 9 лет, это были тяжёлые годы. Он писал в дневнике, что актриса она была очень талантливая, но талант её был трагическим: она всё время разрушала собственную судьбу, как театральную, так и личную…
В 1929 году Шварц знакомится с Екатериной Обух и через год уходит из семьи. … «В те дни я, уклончивый и ленивый и боящийся боли, пошел против себя самого силою любви. Я сломал старую свою жизнь и начал новую… Всё это было так не похоже на меня, что я всё время думал, что умру... Да и в самом деле я старый, прежний умирал, чтобы медленно-медленно начать жить. До тех лет я не жил»…
«Вокруг неё всё как бы оживало – и комната, и вещи, и цветы…» – пишет Шварц про свою возлюбленную. Ей он посвящает пьесу «Обыкновенное чудо» – гимн любви.
В 1941-м Шварц идёт записываться добровольцем. «У него так тряслись руки, что он подпись свою не мог поставить… А когда в войска его не взяли, он с Екатериной Ивановной каждую ночь тушил на крыше зажигалки. Они ходили всегда вдвоем на эти дежурства — чтобы если уж бомба, то умереть вместе». (Алексей Герман)
…
«Бог поставил меня свидетелем многих бед. Видел я, как люди переставали быть людьми от страха. Видел, как погибали целые города. Видел, как убивали. Видел, как продавали. Видел, как ложь убила правду везде, даже в самой глубине человеческих душ. Лгали пьяные. Лгали в бреду. Лгали самим себе. Видел самое страшное – как люди научились забывать...
Бог поставил меня свидетелем многих бед, но не дал мне силы… Я вышел из всех бед жизни, но душа – искалечена. Я не боюсь смерти, но людей боюсь – вот в чём моя душевная болезнь. А кто стал бояться людей, тот уже не судья им и даже не свидетель в том Суде, который всё же будет когда-нибудь…
…Неужели всё, что я могу рассказать – погибнет? Нет – если я поставлю себя в один ряд и с виновными и с обвинителями, и не буду судить, и не буду свидетельствовать за или против – а вспоминать и, сдерживая трепет и страх – говорить» (Е. Шварц, январь 1943 г.)
В 1944 году Шварц пишет пьесу «Дракон»… «Я писал про Гитлера, а получилось – про нас…» – с горечью говорит он своей дочери…
«Я начал завидовать рабам. Они всё знают заранее.
У них твердые убеждения.
Наверное, потому что у них нет выбора»…
«Ну поймите же, он здесь, и я сейчас заставлю каждого это понять и убить дракона в себе!»; «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона… Я люблю всех вас, друзья мои. Иначе чего бы ради я стал возиться с вами». («Дракон»)Шварц уцелел не только в войну, но, что самое удивительное – во время сталинских репрессий. Вот так он описывает в своём дневнике страшное наблюдение, как освобождали квартиры:
«Пронеслись зловещие слухи о том, что замерший в суровости своей комендант собрал домработниц и объяснил им, какую опасность для государства представляют их наниматели. Тем, кто успешно разоблачит врагов, комендант Котов обещал постоянную прописку и комнату в освободившейся квартире… все домработницы передавали друг другу историю о счастливицах, уже получивших за свои заслуги жилплощадь. И каждый день узнавали мы об исчезновении то кого-нибудь из городского начальства, то кого-нибудь из соседей или знакомых…»До середины ночи Шварц с женой не ложились спать, чтобы встретить «их» одетыми и без суетных сборов: «Почему-то казалось особенно позорным стоять перед посланцами судьбы в одном белье и натягивать штаны у них на глазах». – записал он в мемуарах.
«Я пишу всё, кроме доносов», – говорил он о себе.
Шварц действительно не писал доносов, но писал прошения за арестованных коллег – например, за Заболоцкого. И отказался отречься от осуждённого друга, поэта-обэриута Николая Олейникова. Принимал в своём доме опальных и посещал Никольский морской собор, клирик которого о. Иоанн Чакой также был завсегдатаем его дома…
Незадолго до смерти в конце августа 1957-го Евгений Шварц записывает:
«...Всё перекладываю то, что написал за мою жизнь. Настоящей ответственной книги в прозе так и не сделал... Я мало требовал от людей… никого не предал, не оклеветал, даже в самые трудные годы выгораживал, как мог, попавших в беду. Это значок второй степени и только, это не подвиг. И, перебирая свою жизнь, ни на чём не могу успокоиться и порадоваться... Дал ли я кому-нибудь счастья?..»Всю свою жизнь Шварц пытался помочь людям. В 1920-х подбирал беспризорников и с помощью Маршака устраивал в детские дома. Когда Заболоцкий попал в тюрьму, поддерживал материально жену поэта и двоих его детей. Когда все отвернулись от Зощенко, помогал ему. В разгар «борьбы с формализмом и космополитизмом» в 1950-м уволенному из Ленинградского университета профессору Борису Эйхенбауму носил продукты.
Шварца любили – он мог утешить, услышать, развеселить. Рядом с ним жила сказка и даже его огромный чудесный кот ходил в туалет и умел сливать за собой воду, чем приводил в изумление всех знакомых…
После нескольких инфарктов Шварцу был прописан постельный режим. За несколько дней до смерти Евгений Львович попросил карандаш и бумагу – он хотел написать о бабочке… Его мучила мысль о том, что он умрёт и так и не успеет рассказать о простой белой бабочке-капустнице – к нему вдруг пришли слова, как она летала…
«Меня Господь благословил идти,
Брести велел, не думая о цели.
Он петь меня благословил в пути,
Чтоб спутники мои повеселели.
Иду, бреду, но не гляжу вокруг,
Чтоб не нарушить Божье повеленье,
Чтоб не завыть по-волчьи вместо пенья,
Чтоб сердца стук не замер в страхе вдруг.
Я человек. А даже соловей,
Зажмурившись, поёт в глуши своей».(Евгений Шварц, 21.10.1896 – 15.01.1958)
