кивает, вот проходит полчаса, сидит на почте и глядит в окно, а сын письмо, конечно, написал, скорей всего ещё в пути оно, ещё в пути, он сам ещё в пути, а в небе собирается гроза, сто метров, пятьдесят… ещё пройти немного, – дома лечь, закрыть глаза…
…Ну здравствуй, папа, здравствуй, как дела, поедешь ли на дачу в выходной?.. Смородина, наверно, подросла, которую сажали мы с тобой, как там наш двор и Лена, кто там с ней?.. да нет, уже неважно, знаю сам, она писала очень долго мне, я тоже очень долго ей писал…
Покрепче на ночь закрывай окно, я помню, как стучат дожди в стекло, о маме не грусти, она со мной, у нас всё хорошо и здесь тепло…
Ты спрашиваешь тихо: как же так, – ты хочешь знать подробности – их нет, как смысла нет – кто друг там был, кто враг – здесь всё иначе, не по чьей вине…
Что было там… был звук, протяжный звук, и взрыв, и что-то белое, как сон, без выбора, когда одно из двух – нет, здесь одно – на весь наш батальон, – а родина встречала Первомай, гремел оркестр и радовал людей, а я летел быстрее птичьих стай, и видел, как на небо ты глядел…
Ну а потом всё было, как в кино – и ты, и мама, ясли, детский сад, и школа, и весёлый выпускной, потом дорога, пыль, Джелалабад, и вновь дорога, взрыв, опять темно, и лёгкое качание, и свет… Не надо, папа, не смотри в окно, не плачь, мне хорошо, здесь смерти нет.
…А он глядит на двор, там дождь идёт, то линии рисуя, то круги, ему который день, который год, мерещатся на лестнице шаги, дождь ненадолго, скоро он пройдёт, и выйдет солнце где-то вдалеке… Он снова фотографию берёт, и что-то пишет на пустом листке.
Ударил ветер и раскрыл окно, и всё пришло в движение за миг, часы забили громко за стеной, но будто бы не слышал их старик, сидел недвижен, сумрачен и нем, а ветер поднимал листы над ним, дыша свободой, временем, и всем неясным, неизведанным, иным.
