плачет старуха, с ними прощается.
А мужики в спецовках зелёных
не видят её, повернулись спинами.
– Я вот Богу-то всё расскажу! – грозит им она заскорузлым пальцем. –
Мне-то недолго уже осталось, скоро уже и к нему, родимому.
А что там думы, а где былое,
не будет летом зелёных веточек.
Стучит о камни своей клюкою,
глядит на серое небо молча.
Не были-были,
глина ли, пни ли –
сгинет большое, останутся мелочи.
Кольца-колечики,
гнёздышки-птенчики…
всё покалечено, всё раскурочено.
Иди уже, бабушка, по-хорошему,
неси до крылечка колечки – зёрнышки.
Что и останется – быть заброшену,
всем-то без разницы, что нынче выпало…
Бабка стоит на аллее скошенной – где мои птенчики, где мои пёрушки?..
Всё-то не весело, марево-месиво – молится, крестится над убитыми.
