Практически на весь год она оказалась запертой в своей малюсенькой однушке почти без доходов (хоть и с работой онлайн) и с безумной мамой. Мама проявляла агрессию, кидалась едой, дочь свою не узнавала и называла её президентом – просто потому, что где-то в недрах памяти у неё осталось это слово.
– А ты не помнишь, когда это с ней началось? – спросила я. – Ведь не одномоментно же.
– Да она всю жизнь такой была. – ответила Л. – Она ещё лет 10 назад в истерике звонила в двери всем соседям, когда ей нужно было найти что-нибудь. А про агрессию лично ко мне, которая теперь проявилась в полную силу, я уж и не говорю – достаточно вспомнить, как она в детстве головой меня била об стену и орала… Слово «дочка» я никогда от неё не слышала, только обзывательства. Да она меня и не хотела, отец настоял, чтобы она меня из больницы забрала. И сразу же, недоношенную, отвезла к бабушке, ни дня не кормила…
– А отец? Как же он с ней жил?
– Не знаю, как, но она его в могилу и затолкала. Я же когда к ним приходила, десяти минут не могла выдержать её истерик, а он как-то терпел. Ну а после его смерти там уж совсем с головой пиндец случился.
– Да я вообще боялась, что ты поляжешь в этот год, что добьёт она тебя… – говорю я.
– Полечь можно было, да… – согласилась Л. – Но самое жуткое было, когда я заболела «короной»… Я же понимала, что если меня заберут в больницу, она тут просто помрёт от голода. Она же никому на этом свете не нужна… Единственная радость была: я запахов этих невыносимых памперсов не чувствовала. Вообще никаких, но и их тоже. И вот так: сама с температурой и еле-еле, с кашлем и всеми делами – и её ещё обслуживать надо и выдерживать, она же не понимает ничего. Вот эта была жесть… Но, что самое интересное – матери хоть бы хны. Тесты у неё пришли отрицательные, она даже не чихнула.
Л. – маленькая, шустрая, творческая и совершенно гениальная. Всю жизнь, как с облака и по грибы. Лес знает лучше любого лесника. Животину всякую любит и прикармливает, агрессии – ноль. Сколько её знаю – только свет от неё, а знаю я её очень давно.
– Какое счастье, что удалось в больницу её пристроить. В больнице, как я понимаю, она ведёт себя хорошо?
– В больнице вообще всё прекрасно! – радуется Л. – Попасть туда невозможно было, очереди дикие. Но под Новый год случилось чудо – освободилось место. Друзья и ученики помогли, конечно – сама я бы туда не пробилась. Теперь хожу – передачи ей ношу и с врачами разговариваю, всё у неё там в порядке. А я всю жизнь у неё только приступы бешенства вызывала, а уж когда забрала к себе, так двадцать восемь часов в сутки борьба со мной у неё была…
– Ты наш герой. – говорим мы ей. – Теперь всё хорошо будет, спокойно хотя бы.
И тут Л. задумалась и сказала очень важные слова. Нет, других я от неё и не ждала, собственно… Но выводы у неё были потрясающие.
– У меня был очень важный и счастливый год. – сказала Л. – Никогда ещё не было у меня такого прекрасного года. За всё это время, пока мать жила у меня и я носилась с ней, обслуживала, выслушивала её, выгуливала по несколько часов в день и убирала, отмывала и отчищала от пола и стен последствия её буйства, я научилась не только смирению и терпению – я научилась прощать. Я простила её.
Наблюдая это беспомощное безумие на последнем этапе её жизни, всю эту ненужность, бессмысленность и агрессию, я вспомнила всё своё больное, израненное детство – и прощала её, отпускала все свои детские обиды, страхи, слёзы и боль.
Я избавлялась от всего, что меня тянуло и изматывало изнутри, отпуская это каждый день, смывая, выбрасывая из себя – как ненужное, накопившееся, разложившееся давно – и я избавилась от этого абсолютно.
И мне стало так легко, так радостно, как будто я уже почти в раю!
Я убирала за ней – и прощала.
Выслушивала её – и не раздражалась.
Я поняла, что мне это всё для чего-то нужно. И что именно такая мать мне была дана тоже для чего-то, а, скорее всего, для формирования моей души и усмирения гордыни.
– Где ты, а где гордыня? – улыбнулась я. – Гордыня, это как-то совсем не про тебя.
– Так это сейчас! – воскликнула Л. – Но я же не знаю, какой бы она у меня была, не будь этого унижения по жизни. Возможно, что мать спасла и душу мою, и жизнь таким отношением ко мне…. Значит, мне это было нужно. И вправе ли я осуждать её?.. Или злиться на неё и обижаться?..
Л. немного помолчала, повертела конфету в руке и посмотрела на ёлочные огоньки – такие же радостные и детские, как она сама.
– Я не могу сказать, люблю ли я её… – сказала она. – Это сложный вопрос. Но я ей благодарна. И, поняв всё это, простив и отпустив все обиды, мне теперь очень легко и свободно. Для меня это был очень счастливый год.
