В таких случаях говорят: отмучилась…
Ушла туда, где наконец-то будет легко.
И свет.
И любимые люди.
Я буду её помнить всегда. Но больше всего именно ту, какой она была при жизни – той, яркой и удивительной жизни. Потому что в один момент этой жизни не стало, как и прежней всеми любимой Оли. И это было потрясение для всех, кто помнит.
(Оля..)
Это случилось в первой половине девяностых…
Накануне мы созванивались, она говорила, что почему-то не проходит голова.
Так сильно болит, очень сильно.
Это было предвестием инсульта.
Потом мне позвонили: «Оля с инсультом в областной, в реанимации».
Ошарашенность помню до сих пор.
Как это?.. С НЕЙ? Не может этого быть…
Почти одновременно это случилось: гибель нашего и её близкого друга Славы Мурадянца (Мура для своих), известного в нашем городе фотографа и собиравшего в своём подвале практически всю городскую богему… – и Олин инсульт. Как это уложить в голове?..
(Оля Борисова и Слава Мурадянц, середина 80-х)
Борисова была очень активным журналистом – мне кажется, её знали вообще все. Для её спасения было сделано вообще что-то немыслимое: привезли и хирурга из Москвы, и всё, что нужно для операции. Мы надеялись. Все надеялись. На то, что после операции она восстановится, а как же иначе?..
…С Олей я познакомилась в газете «Ленинец», ещё до перестройки – бегала туда на заседания городского лит. клуба со своими первыми (да и вторыми) стишками. Оля же до позднего вечера сидела в кабинете «в вечном дыме своей папиросы» и писала «нетленки». Она была умная, мудрая, ироничная и бесконечно талантливая. И щедрая. В её душе любви было на всех.
Там же, в её кабинете, мы познакомились с известным сейчас журналистом Димкой Губиным (который впоследствии работал в «Огоньке» и в Питере в журнале «Аврора», вёл передачу с Дибровым «Временно доступен» на ТВЦ, был одним из ведущих программы «Времечко», затем ведущим на канале «Совершенно секретно» и т.д.) – а в те годы она его «пасла»…
Мы были её дети и паслись около неё. Говорили о книгах, о жизни, о журналистике и стихах. Часто, ожидая, когда Борисова освободится, мы с Губиным спускались в подвал и резались в теннис. Мы были достойными соперниками. Ольга иногда тоже брала ракетку, но играла не очень, а ради разминки.
Сколько нами было пройдено всяких маршрутов! Я носилась за ней по городу по каким-то буеракам то к старушкам, о которых она писала статью, то на какие-то предприятия, где она брала интервью у начальников или рабочих. И весь путь мы говорили, говорили.
Она подсовывала мне книжки, таскала меня по выставкам. Часто я оставалась у неё ночевать в частном доме на Воробьёвской – о, что это был за дом и какой был сад, в себя впитавший наши песни и стихи, и юный смех, и разговоры!..
И сколько было спето и говорено в подвале-мастерской нашего Славки-Мура, единственного и неповторимого, как и наша Оля…
(в саду у Оли, поём -- Тамрико Гаспарян, Люська и я)
Когда я уехала по распределению работать в деревню, начались трудности с начальством – и Оля тут же села в автобус и приехала меня спасть – меня и Ирусю, с которой мы попали в опалу. Защищала нас и вела беседы с тупым председателем сельсовета и директором парт. ячейки. И помогала нам с Ирусей структурировать в своей голове повсеместный идиотизм.
Димка же Губин приезжал к нам в деревню писать про нас диплом – он как раз заканчивал МГУ.
Ольга была одним из создателей новой в городе газеты «Дочки-матери», журналисток-создателей было трое… Таня Полосина тоже Там уже, как и муж её Андрей, невролог, сделавший очень много для спасения Оли…
Жизнь Борисовой развивалась довольно стремительно: на каком-то семинаре она влюбилась, довольно быстро вышла замуж и уехала к мужу в Энгельс. Мы переписывались, после неё у меня осталась целая пачка писем, исписанных аккуратным мелким почерком. Один раз я прилетала к ней летом – это было счастливое время. Это была целая жизнь.
Потом у неё родился чУдный мальчик Андрюша, умница и красавец. Оля вернулась в Иваново… сын пошёл в школу, кажется, в пять лет – и шагал через класс… Мозги у него были отменные.
…Не у кого спросить «за что» и «почему?» – здесь, на земле, трудно понять это. Но мало на кого выпадает в жизни столько трагедий.
Первый сын от первого раннего брака у неё умер ещё в младенчестве – она редко говорила об этом, это была личная боль, которую лучше не трогать.
Умер брат. Когда она была уже инвалидом, плохо говорила и передвигалась, умер муж (они были в разводе, но он ещё пытался приезжать к ней и сыну).
Жила она с мамой и сыном.
Мама умерла… Нелепо погиб сын Андрюшка…
Как она плачет, я видела только один раз, на похоронах Андрея. Не было ни рыданий, ни вздохов – медленно, по ничего не выражающему неподвижному лицу из глаз катились слёзы. Она сидела с палкой и смотрела куда-то мимо. Андрей был её жизнью. А теперь её жизнью была только болезнь.
Почти 30 лет полуподвижного существования, медленного одинокого угасания и почти утратившей смысл жизни в себе… Иногда мне казалось, что она всё та же – и мудрость, и юмор, и ирония – пусть даже через плохую речь и невозможность самостоятельно себя обслужить. А иногда… я видела совершенно уже другого человека, человека, которого я совсем не знаю, трудно понимаю, или не понимаю вовсе. Тот, прежний человек, которого я знала и любила, уходил всё дальше. Нужно было принять и привыкнуть к новому, странному и очень нездоровому во всех отношениях человеку. И справляться с этим было всё трудней.
Все эти годы ей хотелось быть с нами и оставаться в чём-то полезной. В её дом стекалась куча разных книг – она была человеком прошлого, много читала и не признавала компьютер. Да и тяжело ей было бы осваивать новые пространства, да и не хотела она…
Мы обменивались книгами – говорить ей было трудно, понимать её было ещё тяжелее, поэтому беседы наши не были насыщенными, как когда-то. Зачастую при всей своей занятости и утраченной прежней молодцеватости наши визиты к Ольге ограничивались только оказанием какой-то необходимой помощи и обменом книг.
Моя матушка имела ангельское терпение и милосердие – наверное, она единственная в этом мире, вплоть до самого своего ухода, могла спокойно по полтора-два часа разговаривать с Ольгой по телефону: обстоятельно, внимательно, переспрашивая слова и фразы, если не понимала, отвечая на вопросы и выслушивая все Олины мысли по поводу книг, жизни, передач по тиви…
Теперь они встретятся Там, поговорят на своём ангельском обо всём уж…
Последние месяцы жизни Оли были совсем трагичными: после неудачного падения с инвалидного кресла она лежала практически без движения, потом оторвался тромб, в больнице ей из-за гангрены ампутировали ногу, потом она впала в кому, неделю лежала в реанимации на искусственном дыхании…
5 марта 2021 года ей пришло освобождение от всех земных мук…
Трудная дорога, невыносимая, не представимая и по духовным страданиям, и по физическим. Жалоб я от неё никогда не слышала, только однажды она сказала мне тихо, с трудом произнося каждое слово: «Зачем они сделали это?.. Зачем они меня спасли?..»
Но что тут можно было ответить?.. Спасли, потому что любили. Потому что никто не знал… Потому что верили…
Прости нас, Олька.
Если были у тебя на нас какие-то обиды, то прости…
И меня прости – встретимся, поговорим обо всём…
Я буду за тебя молиться.
И буду помнить о тебе, и о всей твоей судьбе – с самого начала и до самого конца…
Ты была сильным человеком, насколько могла.
Иногда невыносимым, но это не твоя вина.
Но ты была и мужественным человеком тоже.
И добрым – до конца…
И у меня очень много связано с тобой, и я тебе очень за это благодарна.
Лёгкого тебе пути, дорогая моя... Всё страшное уже позади.
….
….
Для ивановцев:
прощание с Ольгой Борисовой состоится в ритуальном зале на ул. Парижской коммуны 9 марта, во вторник, в 11.30.
….
Оля на открытии выставки ивановского художника Александра Белова
(на фото Оля Борисова, Саша Белов)
