Первый раз его арестовали, когда ему было 22 года, за распространение "Завещания Ленина", где вождь негативно отозвался о Сталине.
Шаламов вернулся в 1931 году, но в 37-м его снова арестовали и сослали на Колыму, обвинив в попытках свергнуть советскую власть.
В 1942 году срок заключения закончился, но Шаламова не освободили из-за доноса, в котором говорилось, что он высказал своё мнение, будто писатель Бунин — русский классик. На этот раз Шаламову дали десять лет лагерей.
Из воспоминаний Варлама Шаламова
"Что я видел и понял в лагере":
— Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации.
— Человек становился зверем через три недели — при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях.
— Понял, что дружба, товарищество никогда не зарождается в трудных, по-настоящему трудных — со ставкой жизни — условиях. Дружба зарождается в условиях трудных, но возможных (в больнице, а не в забое)
— Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем, растлевающим человеческую душу.
— Понял, что сталинские «победы» были одержаны потому, что он убивал невинных людей.
— Организация, в десять раз меньшая по численности, но организация — смела бы Сталина в два дня.
— Увидел, что единственная группа людей, которая держалась хоть чуть-чуть по-человечески в голоде и надругательствах, — это религиозники — почти все и большая часть попов.
— Легче всего и первыми разлагаются партийные работники и военные.
— Побои как аргумент почти неотразимы.
— Понял, что можно жить злобой.
— Понял, что можно жить равнодушием.
— Понял, почему человек живет не надеждами — надежд никаких не бывает, не волей — какая там воля, а инстинктом, чувством самосохранения — тем же началом, что и дерево, камень, животное.
— Видел, что женщины порядочнее, самоотверженнее мужчин– на Колыме нет случаев, чтобы муж приехал за женой. А жены приезжали, многие.
— Неудержимую склонность русского человека к доносу, к жалобе.
— Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости.
— В каждой области были свои лагеря, на каждой стройке. Миллионы, десятки миллионов заключенных.
— Научился «планировать» жизнь на день вперед, не больше.
— Понял, что воры — не люди.
— Последние в рядах, которых все ненавидят — и конвоиры, и товарищи, — отстающих, больных, слабых, тех, которые не могут бежать на морозе.
— Что перейти из состояния заключенного в состояние вольного очень трудно, почти невозможно без длительной амортизации.
— Горжусь, что решил в самом начале, еще в 1937 году, что никогда не буду бригадиром, если моя воля может привести к смерти другого человека — если моя воля должна служить начальству, угнетая других людей — таких же арестантов, как я.
— И физические и духовные силы мои оказались крепче, чем я думал, — в этой великой пробе, и я горжусь, что никого не продал, никого не послал на смерть, на срок, ни на кого не написал доноса.