* * *
«Чего ты жалуешься? Поэзию уважают только у нас. За неё убивают. Только у нас. Больше нигде...»
(Осип Мандельштам — жене Надежде М)
«Нет ничего более страшного для нас, чем другой человек, которому нет до нас никакого дела...»
("О собеседнике")
«Какая боль — искать потерянное слово…»
«Как кони медленно ступают,
Как мало в фонарях огня!
Чужие люди, верно, знают,
Куда везут они меня.
А я вверяюсь их заботе.
Мне холодно, я спать хочу;
Подбросило на повороте,
Навстречу звездному лучу.
Горячей головы качанье
И нежный лед руки чужой,
И темных елей очертанья,
Еще невиданные мной».
«Булыжники и грубые мечты — в них жажда смерти и тоска размаха!»
«Гумилёв — это наша совесть»
«В поэзии, в пластике и вообще в искусстве нет готовых вещей»
("Разговор о Данте")
«Если грустишь, что тебе задолжал я одиннадцать тысяч,
Помни, что двадцать одну мог я тебе задолжать».
«Я счастлив жестокой обидою,
И в жизни, похожей на сон,
Я каждому тайно завидую
И в каждого тайно влюблен».
«Паденье — неизменный спутник страха,
И самый страх есть чувство пустоты».
«Логика есть царство неожиданности»
("Утро акмеизма")
«Будем же доказывать свою правоту так, чтобы в ответ нам содрогалась вся цепь причин и следствий от альфы до омеги...»
«Я скажу это начерно, шёпотом, Потому, что ещё не пора: Достигается потом и опытом Безотчетного неба игра. И под временным небом чистилища Забываем мы часто о том, Что счастливое небохранилище – Раздвижной и прижизненный дом».
9 марта 1937
«Чужелюбие вообще не входит в число наших добродетелей. Народы СССР сожительствуют как школьники. Они знакомы лишь по классной парте, да и по большой перемене, пока крошится мел»
«Шум времени»
«В Европе холодно. В Италии темно. Власть отвратительна, как руки брадобрея. О, если б распахнуть, да как нельзя скорее, На Адриатику широкое окно…»
«Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» – сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади».
«Играли, хоровод водили, В царя играли, верных слуг, Меня, играя, проглотили, И – ах, как весело вокруг!»
«Кто сказал, что причина революции — голод в междупланетных пространствах? Нужно рассыпать пшеницу по эфиру».
("Слово и культура")
«Сострадание к культуре, отрицающей слово, — общественный путь и подвиг современного поэта… В ком сердце есть, тот должен слышать, Время, Как твой корабль ко дну идет...
Пиши безобразные стихи, если сможешь, если сумеешь. Слепой узнает милое лицо, едва прикоснувшись к нему зрячими перстами, и слезы радости, настоящей радости узнавания, брызнут из глаз его после долгой разлуки. Стихотворение живо внутренним образом, тем звучащим слепком формы, который предваряет написанное стихотворение. Ни одного слова еще нет, а стихотворение уже звучит. Это звучит внутренний образ, это его осязает слух поэта».
("Слово и культура")
«Не вспоминайте лишнего. Остановите "мемуары". Память, изнасилованная воспоминаньем, - как та больная девушка с влажными красными губами, убегающая ночью на чадный петербургский вокзал: не увезет ли кто?»
«Если бы залы Эрмитажа вдруг сошли с ума, если бы картины всех школ и мастеров вдруг сорвались с гвоздей, вошли друг в друга, смесились и наполнили комнатный воздух футуристическим ревом и неистовым красочным возбуждением, то получилось бы нечто подобное Дантовой «Комедии».
(«Разговор о Данте»)
«Из посетителей розовой комнаты, их было очень немного, мне запомнилась некая Наташа, нелепое и милое созданье. Борис Наумович терпел ее, как домашнюю дуру. Наташа была по очереди эсдечкой, эсеркой, православной, католичкой, эллинисткой, теософкой с разными перебоями. От частой перемены убеждений она преждевременно поседела. Будучи эллинисткой, она напечатала роман из жизни Юлия Цезаря на римском курорте Байи, причем Байи поразительно смахивал на Сестрорецк».
(«Шум времени»)
«Русский язык — язык эллинистический… он историчен уже сам по себе…он животворит через принцип внутренней свободы…
Чаадаев, утверждая, что у России нет истории, то есть что Россия принадлежит к неорганизованному, неисторическому кругу культурных явлений, упустил одно обстоятельство, — именно: язык. Столь высоко организованный, столь органический язык не только — дверь в историю, но и сама история…»
(Статья «О природе слова»)
«Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Всё большое далёко развеять,
Из глубокой печали восстать.
Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал.
Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие тёмные ели
Вспоминаю в туманном бреду».
Памятник О.Мандельштаму в Воронеже