Рассказ Михаила Светлова о последнем разговоре с Маяковским:
«Неожиданно проиграв в биллиард Уткину и будучи в плохом настроении, он затащил меня в писательский ресторан, попросил открыть на двоих две бутылки вина, хотя обычно много не пил. Но, почти не прикоснувшись ни к вину, ни к закуске, резко встал:
— Мне здесь что-то противно, Миша... Давай лучше прогуляемся.
Шли мы по Тверской, он шагал крупно, будто спешил куда-то, и беспрерывно курил, как всегда гоняя папиросу из угла в угол рта, докуривая до огня. Вдруг напротив телеграфа остановился, схватил меня за борта пиджака так сильно, что я испугался, и притянул к себе:
— Миша, меня не арестуют?
Я невольно отшатнулся, попытался превратить сказанное во что-то наподобие неудачной шутки, растерянно пробормотал:
— Что вы, Владимир Владимирович! Как можно арестовать вас, первого поэта революции?..
Он ответил, стараясь не глядеть на меня:
— А вот это-то и страшно, Миша...
Тем же вечером я уезжал в Питер и там через два дня узнал, что Маяковский застрелился. Был потрясен и немедленно вернулся в Москву. Тысячи людей шли за его гробом. После смерти Льва Толстого это были самые многолюдные похороны писателя».
Светлов о Дзержинском:
«…Дзержинский, когда был арестован первый раз в Ковно, писал в дневнике, что положит жизнь, чтобы разрушить все тюрьмы на земле. Политика, как воронка в горной реке, втягивает в себя всё глубже и глубже, и так нелегко вырваться из этой заверти».
Рассказы о Светлове:
«В начале 60-х годов на правлении Союза писателей разбирали за пьянку и дебош молодого поэта. Тот долго ныл в свое оправдание, что творческий человек не может не пить, что «Достоевский пил, Апухтин пил, Толстой пил, Бетховен пил, Моцарт пил…»
Тут кому-то из «судей» надоело, и чтобы прервать это занудство, он спросил:
— А что, интересно, Моцарт пил?
Михаил Светлов, до этого мирно кемаривший в углу, тут же встрепенулся и ответил:
— А что ему Сальери наливал, то он и пил!»
* * *
— Что такое вопросительный знак?
Это постаревший восклицательный.
* * *
Светлов, получив извещение об уплате за квартиру, гневно:
— ЖЭК — Потрошитель!
* * *
«Однажды Александр Ревич выпивал в ресторане ЦДЛ с Михаилом Светловым. Светлов сказал:
— Сейчас я прочту вам новые стихи. По-моему, удачные. Жаль только, что их нельзя напечатать.
Достал какую-то смятую бумажку, вздел на нос очки и прочёл.
— Хорошие стихи, — сказал Ревич. — Но почему вы решили, что их нельзя напечатать? Очень даже можно.
Светлов внимательно посмотрел на Ревича:
— Вы в этом уверены?
— Конечно!
И Светлов заплакал. И сказал сквозь слёзы:
— Всю жизнь мечтал написать стихи, которые нельзя напечатать…»
* * *
Из статьи Светлова о воспитании детей:
«…Я глубоко убежден, что первый и главный помощник воспитателя — юмор. Недостатки первым делом надо не осуждать, а высмеивать. Я не Песталоцци, не Ушинский и не Макаренко, моя специальность совсем другая, но я убежден, что в ребенке надо вызывать не страх наказания, а надо заставить его улыбнуться. Свойство всех детей — нарушать установленное. А если это нарушение показать в смешном и нелепом виде?
Если показать ребенку, что он в своем нарушении не столько грешен, сколько смешон?
Приведу два примера из практики воспитания собственного сына. Однажды я вернулся домой и застал своих родных в полной панике. Судорожные звонки в «неотложку»: Шурик выпил чернила.
— Ты действительно выпил чернила? — спросил я.
Шурик торжествующе показал мне свой фиолетовый язык.
— Глупо, — сказал я, — если пьешь чернила, надо закусывать промокашкой.
С тех пор прошло много лет — и Шурик ни разу не пил чернила.
В другой раз я за какую-то провинность ударил сына газетой. Естественно, боль была весьма незначительной, но Шурик страшно обиделся:
— Ты меня ударил «Учительской газетой», а ведь рядом лежали «Известия»…
Тут-то я и понял, что он больше не нуждается в моем воспитании».
* * *
Один восторженный поклонник Светлова, знакомясь с ним, воскликнул:
— Боже мой, передо мной живой классик!
— Что вы, — ответил Светлов. — Еле живой.
* * *
«Вот и я скоро… Как эта бутылка. «Хранить в холодном, тёмном месте в лежачем положении…»
* * *
Как-то Светлова спросили, почему он развёлся со своей грузинской красавицей-женой (Родам).
На что поэт грустно ответил:
— Всё очень просто. Она любит петь грузинские песни. И хором. А я — еврейские. И один.