Откуда-то выпал помятый листок – черновик письма, а, возможно, письмо так и не было отправлено – у меня это часто бывает. Еле разобрала текст, но оно меня заинтересовало. Я не знаю, откуда я ехала, когда это было и кто адресат - это уже совершенно не важно. Остались только слова и состояние какой-то нездешней, посторонней печали...
(…Коломбина бродила по свету, теряя башмачки, пятачки и напевая прозрачные песенки…)
День 1-ый.
Днём невозможно думать. Даже учтивое «тик-так» не даёт сосредоточиться. Есть невероятный факт – факт опыта Седьмого Одиночества.
Мой организм ослаб, живёт незаметно. Мерзко идти сквозь перрон под дождём и не знать, где вагон, и устать, не дойдя до вагона полметра.
Есть какая-то мистика в этих пустынных местах. Есть какая-то правда в последнем, прощающем взгляде. Что могу я сказать: ты хороший, ты очень устал. Ты себя раздавал, а на самом-то деле растратил.
Я, наверно, тебе не скажу, как решается и почему. Я, наверное, знаю, но я ничего не решаю. Я встречаю тебя, со своею свободой сличая, но понять всё, что нужно, возможно тебе одному.
…Вот он - бред сидящего в вагоне «скорого», - одуревшего, обалдевшего барда, который, вобщем, и слова-то этого пугается (как пел мой приятель хиппи Джонни: «Ненавижу бардов, от них родятся зелёные дети…»)
Сумасшедший Буратино выпросил у Папы дождя, что, собственно, в некотором смысле случилось мне кстати – проводница была не в состоянии проверять документы в царящем мокром хаосе, а я, как водится, была девушкой без паспорта, без адреса… Я тут же кинулась на полку и тут же уснула, тут же, правда, и очки раздавив, во сне, в кармане. Вот такое беспокойство я доставляю себе, любимой; по приезду посмотрела на себя в зеркало, - «вам, Маня, фестивали не к лицу» - сказала я себе, и вспомнила вагантов: «Бедный-бедный, был я бледный, чёрный стал, зажаренный…» - я же сгораю моментально, да и вообще тревожить себя не люблю, хоть, впрочем – «приходит опыт, пропадает прыжок » - как японцы говорят, но всему своё время, прощаюсь. Мир, кажется, меня поймал – я жду звонка.
День 2-ой.
Так любить лето, или не любить?.. – впрочем, всё благодать – слава Богу, я в отпуске.
День начался сразу – упал всем солнцем на весь асфальт – я тут же поняла, что делать ничего не буду – просто не хочу – просто деревом буду, молчаливым, зелёным, мудрым.
(…звонка дождалась, что-то сдвинулось в мире, хоть и перспективы остались тире-тире, три-четыре, - то есть их отсутствие)
P.S. Послушала Веру.
Есть в ней вот это – обаятельное, трогательное, детское. Непонятно только, как она с собой ладит? – в ней сидит бес нерастраченной любви – а как прожить с таким недугом?..
День 3-ий
я провела, жалея всех попеременно, хоть никто и не сказал, в чём суть этого дня. Леса горели – я жалела лес. Мой друг влюбился – я жалела друга. Жалела дождь, что выпал он не здесь, жалела в кровь пораненную руку. Вдруг стук и что-то… миг один спустя я вглядывалась в отблески заката. «Жалеть не надо, ни о чём не надо», - сказал мне ветер, тихо шелестя. И я забыла, что хотела знать, и я забыла, кем была когда-то, я просто стала отблеском заката, я просто стала сумерками дня. Моя любовь идёт к большой воде и ищет воду на виду у солнца, но почему-то ей не удаётся, (день остывает, жажда остаётся) и нет воды, и тени нет нигде.
(«Мы меняем не страну, не город, не климат. Мы меняем одни печали на другие» С.Довлатов)
На этом листок закончился, и я его вложила в какую-то древнюю тетрадь своих старых лекций по психологии. Сколько он там пролежал, пока не был обнаружен мною этим летом – Бог весть…