- Люди, кажется, стали добрее.
Мне так кажется, люди сейчас улыбаются чаще.
- У тебя просто стало немного хуже со зрением, -
говорю я маме.
Мама тщательно моет чашку,
последнюю уцелевшую из сервиза.
- Понимаешь, мне это важно…
и я так вижу.
Я киваю, потому что давно уже с ней не спорю.
Я смотрю в окно – город валится в ночь, как в яму.
Когда-то мама меня отвозила на лето к морю.
А я никогда не смогу отвезти тебя к морю, мама.
Я не знаю, сколько воды утекло с тех пор.
Сколько моря отмеряно миру и волн набегающих.
В детстве ты говорила мне: трудно идти, так пой.
И я шла по сугробам и пела про барабанщика.
Мама мне говорит:
- Эта зима, по-моему,
гораздо теплее, чем была прошлогодняя.
А я плохо помню, какая была погода.
Но зато я помню, каким было это море,
и дорогу к морю в поезде громыхающем…
и какими были сугробы, я тоже помню,
как и песню про барабанщика.
Мама смотрит в окно, мир на время уснул и спокоен.
А я медленно думаю, глядя на старую чашку,
что уже ничего не вернуть, не зови и не спрашивай…
но не это мне страшно… а что-то другое, другое.