«И от рождения третьего дня, В час, когда не было у колыбели Мамы и папы – они проглядели, – Божия искра попала в меня…»
Два года назад, в январе, не стало поэта Виталия Калашникова…
Из официальной сводки:
«В 6:15 утра 6-го января 2012 года Виталий Калашников с переломами ребер
был госпитализирован в городскую больницу подмосковного города Дубна.
В 16:15 после обеда 11-го января в реанимации у него остановилось сердце.
Скончался Виталий в результате тупой сочетанной травмы грудной клетки.»
…Поехал к друзьям в Подмосковье, выпили, ночью вышел на улицу, встретил нехороших людей… больше его живым и здоровым уже никто не видел. Нашли на улице, при нём был паспорт…
Новость всех, кто его знал, ошарашила. В силу экстравертности натуры и многочисленных талантов, друзей у Калашникова было много. Во всяком случае, его очень многие знали и встречались с ним – в общении он был прост, бездна юмора и непосредственность – это всегда подкупает в людях.
Когда-то, в далёкие 70-ые из своего Армавира он приехал поступать в институт в Ростов и познакомился с ростовскими поэтами Игорем Бондаревским, Владимиром Ершовым, Геннадием Жуковым – там началась история жизни в археологическом музее-заповеднике «Танаис» - так появилась ростовская «Заозёрная школа».
Название это возникло случайно, и Жуков и Калашников не раз рассказывали об этом, как на собрании ростовского Союза писателей, разбирая поведение и стихи поэтов, один из выступавших назвал их агентами «Заозерной школы», имея ввиду модное течение разложившейся западной поэзии, случайно переврав имя «Озерной школы» - группы английских поэтов-романтиков девятнадцатого века.
Название «Заозёрная школа» поэтам понравилось, и с ним они и остались в истории, хотя, конечно, в то время они кроме самих себя и нескольких поклонников мало кому были интересны.
- Даже наши стихи о природе не печатали. – рассказывал Калашников. - А однажды у нас спросили: «А в какую сторону плывут облака?». Не помню, каков был наш ответ, но вопрос врезался в память надолго…
Они были театральны, независимы, свободны в помыслах и поиске и, кроме написания прекрасных стихов, умели творить что-то ещё (а Жуков, так тот вообще долгое время работал электриком – да кем он только не работал)
Калашников профессионально занимался ювелирной керамикой, после переезда в Москву у него появилась своя мастерская, он работал с группой ребят и выставки у них были в Японии, Америке, Франции.
Писал лирику, детские стихи, киносценарии, логопедическую книгу для детей, часто выступал с концертами. К напечатанию своих текстов в журналах относился равнодушно, не видел в этом смысла, и выпускал всего лишь маленькие сборники для друзей.
…Смешной и великий был человек Виталий Калашников… и кому-то он сейчас читает свои стихи?.. – не узнать уже…
«Можете даже сейчас поглядеть: Искра горит. Она будет гореть. Только всего, что и есть у меня – Божия искорка – радость моя» (В. Калашников)
День начинался высоким туманом,
Эхом глухих голосов у причала,
Вспомнил зачем-то о маме, а мама
Долго на письма не отвечала.
Сел я за стол, где лежала сырая
Рукопись – нужно читать, попросили,
Думал о Родине я, разбирая
Чьи-то плохие стихи о России.
И перед взором прошли вереницей
Лица великих людей, у которых
Мне предстоит еще долго учиться,
С кем я веду непрерывные споры.
Так просидев полчаса, как бездельник,
Вышел на улицу, чтобы встряхнуться
И отойти от наплывших видений
Войн, забастовок и революций.
Но и на улице взгляд мой далече
Был устремлен – через годы и годы;
Вышла жена, обняла мои плечи,
Залюбовавшись осенним восходом.
Солнце уже золотило верхушки
Вишен, склоненных над дельтой притихшей,
Мимо калитки спешила старушка
К церкви, мерцающей цинковой крышей.
И до сих пор будоражит и дразнит
Голос, едва долетевший до слуха:
'С праздником, детки'.
'А что же за праздник?'
'День всех святых', - отвечала старуха.
(В.Калашников)
…Но не стоит обольщаться, что жизнь с поэтами полна романтики и поэтических грёз.
Поэтов более, чем кого либо, тяготит реальность, и они гораздо чаще, чем другие, хотят уйти в мир иллюзий, в мир своей иллюзорной свободы, где всё прощается, как в детстве, где всё разрешено, как в любви, где ты свободен и ловок, как рыба, где ты любим всеми и ничей одновременно…
...Из книги первой жены В.Калашникова Елены Стольной (царство ей небесное) «Болотные дети или хроники Танаиса" (сама Елена (мать сына Виталика Арсения) была очень творческим человеком: делала куклы, занималась бисероплетением):
«Ребята смотрят на костер пустыми глазами катифнатов. Костер трещит.
Им некуда спешить, их никто и нигде не ждет. Брошенные жены и бесчисленные любовницы устали их ждать...
Дети давно позабыли облик бродячих отцов-певцов. Да и если спросить у любого из них - есть ли у них дети -
они ненадолго задумаются, потом неуверенно ответят: "Кажется, есть…"
Никаких долгов, никаких обязательств!.. - только неуемная тяга к странствиям и безделью. Приходят ниоткуда и уходят в никуда...
И никто о них не тоскует, а если и вспомнят, то за рюмкой водки, да и то погодя...Потом, через несколько лет,
доходят вести, что де мол такой-то с моста Ворошиловского сиганул и больше его никто не видел. А другой -
то ли повесился, то ли его дружески утопили… Кто-то произносит:" А вы знаете, Гоша-то умер!"
Кто-то был на похоронах у Гоши и со смехом рассказывает: "Ну, собрались мы, положили Гошу в гроб.
Ждем труповозку. Было у нас несколько бутылок водки. Ну, мы поделили по-честному. И сами выпили и
Гоше в гроб положили. Ну чтоб было чем на том свете заняться...Ведь не сразу же он там сориентируется!
А тут и бутылек под рукой. Пьем и ждем, пьем и ждем...А труповозка всё не едет. А водка вся закончилась...
И, как всегда - народу много, а бежать за водкой никто не желает. И ,как на грех, гроб с Гошей уже заколотили.
Ну, извинились мы перед Гошей, взломали гроб, и допили эту "чертову" водку....
А, может, оно и к лучшему - с контрабандой Гошу апостолы дальше врат небесных не пустили бы..."
Это , конечно, слишком кощунственно для православного человека....Но такими они были - эти ребята-поэты из "Заозерной школы"…»
(отрывок из книги взят со странички в контакте В.Калашникова)
(Господа! Есть во мне гениальности нить,
Пошлость жизни ее не порвет!
Я собою могу целый мир заслонить
Если Вы мне уткнетесь в живот.)
ВК
(Гена Жуков и В.Калашников)
А мне вот вспомнился такой эпизод, связанный с Виталиком.
Фестиваль в Сергиев-Посаде, середина 90-ых.
Глубокая ночь, я ушла в свой номер, закуталась в одеяло по самое горло, сплю.
Просыпаюсь от того, что кто-то тихонько трясёт меня за плечо. Открываю один глаз и вижу силуэт Калашникова.
- Махова, Махова, просыпайся! – шепчет Калашников, - Пойдём в ванну!
- Не пойду, - мотаю я головой. – Отстань, я спать хочу.
- Хватит уже спать, Махова! – настаивает поэт, - Давай в ванну пойдём!
- Зачем? – спрашиваю я в полусне. – Если мыться, то я не хочу. Я спать хочу.
- Ну как хочешь. – говорит Калашников и идёт к выходу. По шуму у двери я понимаю, что он приходил не один, а ещё с какими-то дамами.
На следующий день во время завтрака рассказываю Гене Жукову:
- Ко мне ночью Калашников приходил, звал в ванну, ты не можешь мне объяснить, шо это было?..
Жуков широко улыбнулся, гоготнул и ответил:
- Виталий любит разные шутки. Вот бы он несколько барышень собрал, пригласил бы их в ванну… - и тут Жуков загадочно замолчал.
- И что?.. – спрашиваю я наивно. – Начал бы их мыть?..
- Нет, - ответил Жуков. - Он бы выскользнул из ванны и запер бы их снаружи. Это очень весело.
- Мне столько не выпить, - ответила я, махнула рукой и пошла за чаем.
.....................
В. Калашников.
Про тётю Мотю.
Тетя Мотя на болоте
Собирала корешки,
Тетя Мотя на болоте
Отморозила кишки.
К счастью, бродит на болоте
Добрый Гришка-пастушок,
У него для тети Моти
Есть волшебный корешок.
***
Тетя Мотя в привороте
Подзабыла третий слог,
А и нет уж на болоте,
Кто б ее предостерег!
Зелья казачок напился,
И никто его не спас -
так в районе появился
Первый местный пид…с.
***
Тетя Мотя где попало
Покупала алычу
И посылки отправляла
Леониду Ильичу.
На посылки, если честно,
Леонид Ильич молчал.
Совершенно неизвестно:
Получал? Не получал?
***
Тетя Мотя на вельботе
Оказалась за бортом,
В проплывавшем кашалоте
Плотно запертая ртом.
Этот случай с тетей Мотей
Обсуждала вся страна,
Ведь бывали в кашалоте
Лишь Иона и она.
***
Выпивала тетя Мотя -
Начинала привирать:
Как петляла в кашалоте
И надыбала кровать.
Мол, в глубинах кашалота
Древних денег миллион,
И как было неохота
Есть все то же, что и он.
***
К Моте по своей охоте
Сам Вучетич приезжал,
Отыскал на обмолоте
И к груди ее прижал.
Мотя часто вспоминала,
Как пред этим Вучетчом,
Рот разинув, год стояла
В длинном платье и с мечом.
***
Тетя Мотя в старом доте
Отдыхала от жары,
Тетю Мотю с старом доте
Донимали комары.
Воевала тетя Мотя
С комарами - будь здоров!
В доте после тети Моти
Кровь и трупы комаров.
Виталий Диксон. СКАЗ ПРО ТВОРЦА КАЛАШНИКОВА
(даётся в небольшом сокращении)
На московском Казанском вокзале образовалось событие...Сидит однажды на скамье в зале ожидания авторский песельник, иначе бард, Калашников Виталий. Чего сидит, зачем и по какому случаю – даже помнить забыл, но всё равно сидит…
Открывает глаза – видит: два здоровенных бугая в военной форме с полковничьими погонами препровождают гражданского старичка,…а старичок действительно под весёлым градусом, да ещё и песенку повизгивает голоском дребезжащим – про артиллеристов, которым Сталин дал приказ... - …головёнка седая и пушистая, как одуванчик,…, лёгенькое фронтовое тело, может быть, неоднократно раненное или контуженное в боях за свободу и независимость нашей Родины… бедный старик, за что боролся? чтобы вот так небрежно, двумя пальцами с боков, обращались с ветераном ВОВ, то есть Великой Отечественной Войны? …нет уж, бугаи, вам этого не выйдет!..
И встала обида во весь рост барда Калашникова Виталия на пути несправедливой русской тройки.
– Эй, вы, бугаи! – закричала обида голосом барда Калашникова Виталия. – Чувырлы! Стойте и отвечайте: куда тащите заслуженного гражданина старичка? За что? Требую немедленно освободить героя от вас, сатрапы хлёбаные!
Сатрапы остановились, переглянулись и в один момент,… приземлили заступника рылом в пол с заломленными за спину руками.
Ещё пуще прежнего взвыла обида бардовским голосом!
А полковники говорят тихо, но выразительно и железным тоном:
– Не прыгай, парень, куда не надо. Как говорится в народной мудрости, не е**т – не дёргайся. А старичок наш вовсе не старичок, а сам Калашников, гордость Рособоронэкспорта.
– Это я Калашников! – кричит снизу вверх Калашников. – Не знаю, товарищи, никакого другого экспорта!
Полковники потуже приручили барда и рявкнули:
– Тих-ха! Не нарушать!
Известное дело, чем кончилось бы такое мероприятие, но тут в беседу вмешался сам старичок.
– Это ещё кто тут Калашников? Откудова такой самозванец? Это я тут один Калашников, которого весь мир в кажной дыре знает! – провозгласил старичок и рванул на груди свой плащишко болоньевый, аж пуговички брызнули в стороны.
Глядит бард – глазам своим не верит: целый генерал перед ним висит, будто на вешалке, на полковничьих пальцах, на мундире всякие ордена-медали сверкают, а по штанам красные лампасы стекают до самого до низу, где, как можно заметить, то ли начинаются, то ли заканчиваются лазоревые кальсоны, импортные, с манжетиками.
– Это я тут настоящий Калашников! – возмущается нечаянный генерал, и полковники ставят его на собственные опоры. – Ноу хау!
– Ни х** себе! – возмущается бард. – А я кто по-вашему? Лермонтов?
Вот так и познакомились – накоротке.
И позвал бард генерала в гости – из вежливости, но без особой надежды на взаимность.
Полковники записали в блокнотике адрес.
...Прошло некоторое время. И вот однажды жилплощадь барда гудела. Гудела уже примерно два дня и две ночи. В центре гудения сидел Дима Дибров из Центрального Телевидения и врал, какая у них там, на Центральном Телевидении, паскудная творческая атмосфера.
В дверь позвонили.
Дверь открыли.
Вошёл военный человек с портфелем. Вынул из оного пакет с сургучными печатями и сказал голосом типа нотариуса или ещё какого-нибудь Риббентропа:
– Лично в руки товарищу Калашникову Виталию.
Калашникова Виталия разбудили и срочно поставили перед военным человеком.
– Это вы? – спросил военный.
– Это я, – ответил бард и даже как-то ссутулился от собственного последующего вопрошения: – А вы, кажись, из военкомата? С повесткой? Так я невиноватый...
– Я буду от генерала Калашникова Михаила Тимофеевича, – четко, по-военному доложил военный. – Порученец по особо важным делам. Сo срочным и совершенно секретным пакетом. Пакет с приветом. Под личную роспись.
И тут бард завис в невесомости.
Буря бурлила в нём – вся в пене, вся в брызгах: запертая в телесной оболочке, в майке, в свитере – душа советского шампанского! И все вокруг всё сразу поняли, а Дима Дибров немедленно исчез из кресла. Потому что душа барда выстрелила, получился салют с фейерверком, барда подбросило и плюхнуло в центр общественного внимания, интереса и любопытства.
– Присаживайтесь, господин посол, – сказал бард Калашников военному товарищу, закинув ногу на ногу.
– Никак нет, – ответил военный товарищ. – Не положено.
– Тогда может водочки?
– Стоя?
– Естественно, стоя, – сказал бард, и вся компания под руководством свергнутого Димы Диброва поддержала барда, заплескав ладонями на манер цыганского хора: – Сто-я! Сто-я!..
– Тогда уж ладно, – произнёс посол, принял поднесённый стакан, ахнул содержимое одним махом и сказал: – Мне тут у вас нравится.
– Мне тоже, – ответил бард. – Бардель, по-нашему.
– А я раньше думал, что бардель это всегда с девками...
– Ах, – вмешался Дима Дибров, – давайте оставим эту трепетную тему!
– Действительно, – сказал бард, с большой охотою раздирая пакет до внутреннего содержания.
Дима Дибров тут же сбоку любопытствует:
– И чего там пишут?
– Да мне многие пишут, – охотно отмахивался бард от Димы. – Всякие маршалы, разные трижды герои Советского Союза...
– Трижды?! – ахнул Дима.
– Ну... А чего такого? И трижды, и дважды, и единожды... И что?
– Да ничто... И что? Так вот запросто?
– Да уж так вот, как придётся... Вы же видите? Наш автоматный генерал даже посылочку присылает...
– Неужели родственник?
Бард охотно не услышал вопроса и продолжил:
– Прямо беда мне с ним, совсем старик от рук отбился...
В пакете имели место быть тетрадки. Много тетрадок: школьные, ученические для разных классов, тонкие и толстые, в линеечку и в клеточку... Бард ворошил тетрадки: нет ли среди них ещё чего? Чего ещё не было.
…..
В тетрадках, исписанных фиолетовыми чернилами, фигурировали стишки – оборонная лирика, тема известная, со множеством вариаций, годы сороковые, пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые... И машинописный текст приложен – на фирменном генеральском бланке с исходящим номером и с заключительным вопросом автоматного генерала: может быть, прилагаемые поэтические произведения надо где-нибудь напечатать? между прочим, некоторые товарищи, как младшие по званию и выслуге лет, так и старшие, восхищаются и говорят про меня, что гений, поэтому обращаюсь как поэт к поэту: зачем зарывать свой второй талант в землю?..
……..
– Разрешите идти? – обратился к барду военный посол типа фельдъегеря и полевой почты.
– Минуточку. Я тут черкну записочку, передадите Михаилу Тимофеевичу.
– Слушаюсь.
«Уважаемый Михаил Тимофеевич! – написал бард. – С огромным вниманием к обороноспособности нашей Родины прочитал тетради Ваших сочинений. И вот что Вам скажу: Вашу поэзию упаси бог где-нибудь печатать и вообще кому-нибудь показывать. Не надо! Я, как патриот, дружески протестую! Ваши стишки чего-нибудь да подорвут! С Вас уже достаточно автоматов Калашникова, тиражи же ж у них немыслимые по всему миру! За сим здравия желаю. Бард Калашников».
Военному послу была вручена вышеупомянутая нота протеста. В двустороннем порядке барду была вручена двухлитровая бутыль водки «Калашников», на этикетке которой имелся портрет генерал-майора технических войск Михаила Тимофеевича.
Бутыль была помещена на сувенирную полку в серванте и объявлена на весь бардель неприкосновенным запасом или, выражаясь по-военному, НЗ.
А потом в помещении снова чокались и пили. Правда, пили уже не так расхлябанно, как прежде, но – важно, со значением, строго и даже несколько угрюмо, как пьют бойцы после сражения, и точно так же строго и угрюмо пели ритуальные мужские песни, и тогда на компанейских лицах, упоённых до хоровой спелости, появлялись черты первобытного коммунизма, и пережитки капитализма, и родимые пятна светлого будущего, не омрачённого похмельем, но целиком и полностью посвящённого готовности к труду и обороне во славу русского оружия за мир во всём мире...
Утром обнаружилось, что НЗ исчез.
...Прошло некоторое время. И вот снова сидит как-то однажды бард Калашников в зале ожидания Ярославского вокзала. Подрёмывает. Но ушами, чуткими до внешних звуков, слушает звуки среды обитания, в том числе и телеверещанье с вокзального голубого экрана. И вдруг из телеящика попёрла дикторская речь о презентации выдающейся книги легендарного советского оружейника, славы нашей и гордости, и что эту нашу славу и гордость только что приняли в члены Союза писателей России...
Бард открыл глаз: точно – на экране светится Михаил Тимофеевич, да ещё и улыбается...
Бард икнул, вздохнул, закрыл глаз и погрузился в экзистенциализм. Да, именно в него и погрузился. Ибо дальше, больше и скоропостижней уже некуда, кроме как в него, в этот экзистенциализм. Потому что только в нем, в родимом, в этом простом, обыкновенном, обыденном и безыскусном русском словечке/понятии могут так безыскусно, обыденно, обыкновенно и просто уживаться и жизнерадостно побулькивать две легенды в одном стакане.
http://www.stihograni.ucoz.ru/blog/2010-04-27-92
В. Калашников.
Лёшка выдолбил дупло.
Я не верю. Он трепло.
Ленка выдолбила тоже.
Я поверил. Эта может.
***
Очень любят воры и обманщики
Воровать чужие чемоданчики.
Они могут просто по привычке
Взять и утащить твои вещички.
***
Я овсянку всякую
Называю бякою!
Я такой еды не ем,
Я такою какаю!
***
Летели два долгоносика.
Устали и сели на пёсика.
В шерсть провалились
И в ней заблудились.
Шесть дней от хвоста шли до носика.
***
Жаба гладила флажок.
Утюжок флажок прожёг.
В центре жабьего флажка
Дырка в форме утюжка.
***
Инопланетяне веселились:
К ним с Земли земляне приземлились!
И они с обычными землянами
Возятся как с инопланетянами!
***
Ветераны на окне
Вспоминают о войне:
- Помнишь, враг пошёл стеной,
Крикнул ты: "Кто жив - за мной!"
Всюду крики, стоны,
И кончились пистоны...
***
Пожалейте, дети,
Жабу на диете.
Хочет съесть жука,
А нельзя пока.
***
На болоте волк голодный
Лапой трёт свой нос холодный.
На болоте пищи мало.
Мне бы тоже не хватало.
***
На соседнем сенокосе
От волков спасались лоси.
Очень странные стога:
Из стогов торчат рога.
***
К нам во двор упало НЛО.
Мы открыли люки. Никого.
Помещенье вроде ничего.
Папа сделал баню из него.
***
На дне растут растения,
На дне лежит песок.
Плыла тень нототении
По дну наискосок.
Навстречу - тень дельфиняя,
Откуда ни возьмись!
Их тени как две линии
На дне пересеклись.
Качаются растения,
Колышется вода...
Лишь тень от нототении
Исчезла навсегда.
***
Рыба-пила
Тихо спала.
Рядом легла
Рыба-игла.
Спали две рыбки у самого дна.
Их убаюкала рыба-луна.
***
Сыну я отнёс в детсад
Самодельный самокат,
А домой принёс потом
Сынодельный самослом.
***
Сказочник сказку рассказывал,
Как суслик злодеев наказывал...
Лучше б он только рассказывал,
А не на нас всё показывал!
***
С ощущением гнетущим
Я полез на куст цветущий.
Взялся я за сук торчащий
И лечу теперь, орущий.
Сук был ящерицей спящей.
С ней я и лечу, вопящий,
С ощущением гнетущим,
Занимаясь в настоящем
Приземленьем предстоящим.
***
Тихо-тихо, как улитка,
По лицу ползёт улыбка.
Чувствую: вот-вот дойдёт
До братишки анекдот.
***
Повстречал я людоеда.
Шёл он в поисках обеда.
Хорошо - я нёс весло.
Только это и спасло.
Позже встретил я бандита.
Выглядел бандит сердито.
В этот раз меня спасла
Половинка от весла.
Наконец дошёл до речки.
Шёл на лодку по дощечке,
Папа крикнул: "Где весло?"
Только бегство и спасло.
***
В старой песенке поётся:
"После нас на этом свете
Пара факсов остаётся
И страничка в интернете.
ЛОДКА
— Ты зачем стал лодку мастерить?
Не для старика простор морей.
— Видишь ли, я собираюсь плыть,
ну а плыть надежней на своей.
— Но она утонет через миг,
ты не увезешь в ней никого.
— Видишь ли, она не на двоих,
видишь ли, она на одного.
— Но её ведь сразу захлестнет
и утопит первая волна.
— Видишь ли, она не поплывет,
эта лодка плыть и не должна.
— Это мачта, что ли, не поймешь?
Я не дам на парус полотна.
— Ничего, ты парус мне сплетешь
из цветов и листьев, не из льна..
(Виталий Калашников)