Он не то чтобы трудно учился в школе,
он обычный был ученик.
Только там почему-то ему было больно.
А потом он к боли привык.
Он ничем не мог отличиться в классе,
не умел ни шутить, ни врать.
Кубик-Рубика он не собрал ни разу
и не понял, как собирать.
Он смотрел на птиц, представляя странный,
дивный мир из лесов и рек.
И не строя ни планов, ни аэропланов,
он старался уйти от всех.
И вот там, среди синих, огромных елей,
среди вечного неба, вдруг
слышал звук свирели и зов свирели –
самый чистый на свете звук.
И весь мир открывался ему по новой,
в чистоте совершенных нот.
И тогда понимал он, что жизнь есть повод
и, возможно, ещё - полёт.
он обычный был ученик.
Только там почему-то ему было больно.
А потом он к боли привык.
Он ничем не мог отличиться в классе,
не умел ни шутить, ни врать.
Кубик-Рубика он не собрал ни разу
и не понял, как собирать.
Он смотрел на птиц, представляя странный,
дивный мир из лесов и рек.
И не строя ни планов, ни аэропланов,
он старался уйти от всех.
И вот там, среди синих, огромных елей,
среди вечного неба, вдруг
слышал звук свирели и зов свирели –
самый чистый на свете звук.
И весь мир открывался ему по новой,
в чистоте совершенных нот.
И тогда понимал он, что жизнь есть повод
и, возможно, ещё - полёт.