Звоню ей и вдруг слышу:
— Ой, а я только что выезжала на МКАД и думала о тебе, как ты там? И вдруг ты звонишь!
— Сигнал принят. — говорю. — Ну как там твоя флора и фауна?
— Флоре труба, — отвечает Машка, — а вот фауна совсем рехнулась.
— Гриша не поумнел? — спрашиваю. (пса зовут Гришей)
— Мне кажется, деградировал. — отвечает она. — Я тут репетировала, готовилась к концерту. Так этот псин в мой кофр напрудил!! Ох я его и ругала, ох я и орала!
— Представляю! — говорю. — Представляю, как ты на него орёшь «Гриша, сволочь, не прощу!» и в этот момент в дверь к тебе стучит твой сосед Гриша и просит у тебя прощения ЗА ВСЁ !! (соседа у Машки тоже Гришей зовут, а стенки в доме тонкие, и сосед Гриша теперь от Федотовой шарахается — в общем, на всю деревню слава). Слушай, — радостно ору я ей в трубку, — ну это же чистый фарс, это уже литература!..
Машка ржёт. Говорит, что пришлось обзавестись каким-то антивонином или «антигадом», не помню уже — от таких неприятностей. Переживает, что отныне её везде преследует этот ужасный запах, и что борьба за выживание теперь ещё и воняет собачьей мочой.
— А как концерт у тебя прошёл тогда в Москве? — интересуюсь я, потому что действительно за неё беспокоилась, как она вот так сможет — с концерта на концерт.
— Хорошо, — отвечает та, — только да ну вас, поэтов, о бедная моя душа.
— Что так? — спрашиваю.
— Да Надя Сосновская начала стихи читать, и что-то меня так… Глотаю крокодильи слёзы и понимаю, что забыла, что нужно играть…
Трудно им, инопланетянам, на нашей земле. Поэты, собаки, охота на рыб, сосед Гриша, в глазах которого теперь навсегда застыл мучительный вопрос: «за что??»
Держись, Машка!..
Я открываю ключом мамину дверь, откуда-то сверху на меня падает кот Кутузов, я отключаюсь с линии, но ещё долго улыбаюсь, вспоминая наш разговор. Не знаю, что там, на других планетах. На этой хаос, любовь и музыка. Слёзы, стихи — и темнота, и война. И голос скрипки.