Вспомнила, как когда-то в холодном, дождливом июне работала в лагере воспитателем. Взяла себе в вожатые трёх подростков — дочь Элю, племянницу Янку и ученицу Катю. Было им тогда по 14 лет.
В отряде 40 с чем-то детей от семи до десяти, лагерь только что купленный какой-то фирмой — старый советский лагерь — но мы этого не знали.
Кругом лес, тучи комаров, на дорожках гипсовые пионеры с отбитыми руками и носами, но некоторые ещё с горнами — жуткое зрелище. Однорукий пионер с горном и с дырой вместо носа; белая девочка присела и смотрит на своё ампутированное запястье (там должна была быть рука с книгой) — в общем, весь этот апокалипсический парад инвалидов завершал весёлый каменный коричневый олень. Он бодро поднимал рога в небо и трубил пионерские песни. Пионеров дети побаивались, на олене сидели всем отрядом — даже на рогах. Олень был несокрушим.
Корпуса тоже были тех ещё, советских времён — деревянные, с двумя большими палатами для девочек и для мальчиков. Рядом каморка для ночлега воспитателей и вожатых. Во время дождей корпус отсыревал и бельё становилось противным и влажным.
Деревянный дабл на улице, с дыркой посередине, как водится. Шпингалет вечно оторван, поэтому приходилось во время процесса держать ручку двери, чтобы кто-то не зашёл. Но если всё-таки кто-то дёрнул на себя дверь, дабы проверить, есть ли кто в туалете — то ты вылетал ему навстречу вместе с дверью. Поэтому во время процесса приходилось не только держать дверь, но ещё и петь.
Еды на первой смене почему-то не хватало, или до нашей тундры с каменным оленем трудно было доехать. Дети ходили голодные и без конца тырили в столовке хлеб. Из-за плохого финансирования воспитатели и вожатые были лишены полдника.
Помню, я жутко простыла — лежала в своей отсыревшей каморке с температурой 39 и дрожала от холода — лазарета в лагере тоже не было. Мои дети помогали как могли и работали на износ — всё сделали, чтобы меня не трогать и сами справлялись с отрядом. Для меня это было три дня ада, пока не упала температура. Для моих детей-вожатых это была проверка на прочность. Потому что «пионеры юные, головы чугунные» слушались не очень и вообще стремились что-нибудь учинить. Поэтому их нужно было всё время организовывать и что-то с ними учить, петь или танцевать. Иначе они просто сваливали за территорию лагеря или стояли на голове, ногами бросаясь подушками.
Однажды дети никак не хотели засыпать, шёл дождь, было темно, где-то неподалёку мистически мерцали фонари. Я сидела в палате с детьми и рассказывала им на ночь сказку.
— А мы боимся ночью в туалет выходить, — сказал один ребёнок. — Потому что по ночам оживают белые пионеры и ходят по лагерю…
Если честно, я и сама не была уверена в том, что белые пионеры после отбоя не ходят по лагерю. Но детям нужно было придумать какую-то легенду. И я её, на ходу конечно, придумала. Начиналась она таинственными словами: «ОЛЕНЮ НЕ СПАЛОСЬ…»
Подробностей я уже не помню, но дети так хохотали, что примчались мальчишки из соседней палаты и попросили рассказать эту легенду и им тоже. А то несправедливо.
Пришлось рассказывать и, отсмеявшись, заталкивать всех обратно в койки.
Вот такое, в чём-то жуткое, но, в общем, весёлое было время. На прощание дети мне написали записки, где-то они у меня хранятся в старых альбомах. Они писали: «Вы самый весёлый воспитатель в мире» и что-то ещё про «мываснезабудем». Но я уже и сама, к сожалению, многое забыла, как и лица и имена этих детей. Но весёлого оленя и белых пионеров я уже точно не забуду никогда.