всех дождей, всех дворцов и хижин,
говорил мне сегодня о ней,
подводил всё ближе
к этой черте, разделяющей это и то,
к этой невидимой пустоте, умножающей нас на сто.
Можно изменить маршрут за одну минуту,
если лежать поперёк маршрута,
подложив под голову серый булыжник,
и тебе всё равно — в Нью-Йорке ты, или в Париже —
видишь, падает время с крыш и летит назад?
Доставай свои дудки, Ной, закрывай глаза.
Я прошу тебя, тише — ты слышишь, играет Ной.
Он не знает границ, он не знает про день и час.
Но когда он играет — становится лёд водой.
Тьма становится светом, и свет переходит в нас.
Я прошу тебя, тише, следи за его игрой.
Этот день нами пройден до самых зелёных лун.
Старый Ной нам играет, зачем нам играет Ной?
Неужели он знает, как можно рассеять мглу?
Вот исчезли границы и нет никаких границ.
Возвращаются с берега птицы, как много птиц!
Исчезают века и мгновенья, их больше нет,
в тёмном гроте, где тени, и там, где уже рассвет —
всюду танец и звуки, и пение добрых птиц,
Ной играет на дудке, и нет никаких границ.