Понятное дело, что я услышала песни Луферова задолго до встречи с ним. В своё время «Построю дом себе я из консервных банок» почему-то очень любили исполнять девушки. Но с подачи высоких девичьих голосов, бьющих на жалость, она не производила на меня впечатления вплоть до того момента, пока Серёжа М. (Кот) не дал нам кассету с самим автором. И вот тогда это стало для меня открытием. Всё совпало.
Это странный и не понятный для меня механизм – восприятие данного автора именно и только через подачу самого автора. Он, безусловно, не один из многих. Он единственный из всех.
Возможно, во всём виновато моё правополушарное восприятие любого творчества - дыхание может быть в унисон или поперёк – но оно должно меня тревожить. Витя был, безусловно, явлением. По моим ощущениям он был явлением, сосредоточенным в каком-то некоем своём центре, в который мало, кто имел допуск, а, может, вообще никто не имел. И выплывал он наружу только для того, чтобы опять занырнуть на дно. Несколько такой интровертный способ самореализации, где складывающиеся внутри слова не звучат (как мне кажется) без музыкальной подачи, голоса, интонации. Мимо поэта Виктора Луферова я бы могла пройти. Мимо песен Луферова в исполнении Луферова пройти невозможно.
У меня всегда было ощущение, что даже когда он молчит, то в нём оркестр гремит. Обладая натурой неуёмной и артистичной, Витя не мог жить, не радуясь и не придумывая. Но складывалось впечатление, что сначала он дарил себе, а потом уже дарил себя. Но импровизации его были шикарны!..
Вспоминаю Грушинский фестиваль, вторую половину 90-ых.
На Кольском сидел добродушный Каплан, начиняя атмосферу вокруг себя пьянящим теплом и добрым туманом. У хипано-панковских костров выстраивал своё интеллектуальное пространство Сашка Непомнящий. Гена Жуков дымился на солнце в одежде ионийского философа, улыбаясь поклонницам, и петь не желая. Володя Ланцберг, не вылезая из своих второканальских кустов, без конца «мастерил», отрывая новые таланты. Городницкий решал разные важные вопросы и терпеливо давал ценные советы начинающим и продолжающим. А Витя в это время на главной тропе передвижений устраивал шоу.
Я не помню, кто принёс весть в наш лагерь, что в данный момент Луферов, распугав всех бардов, играет на косе и поёт хулиганские частушки, остановив на главной дороге и движение, и торговлю, образовав пробку.
(«ну да, - сказал тогда Малыгин, - Иисус из храма торговцев кнутом выгонял, а Луферов торговцев с фестиваля – косой и частушками»)
Это был и вправду аттракцион.
Витя в шляпе, с косой и босой, выбивая палочкой на косе ритм, веселясь и юродствуя, выкрикивал частушки. Одну по памяти могу воспроизвести. Возможно, он их сочинял на ходу:
Комарики-дударики,
по лесу летали,
девочек кусали…
Народ ржал непрерывно и подпрыгивал тоже. И даже сбор денег на памятник Му-Му был временно приостановлен. Кто ж не любит скоморошьи игры?.. Но далеко не всякий согласится на роль скомороха…
(Не могу себе представить Городницкого с косой, орущего куплеты. Есть в этом что-то противоестественное… Гену – могу. И, думаю, что если бы он в тот момент не возлежал минорно и душеродительно в бард-лагере, то непременно бы вписался в этот «отжиг»)
А ночью у костра Витя был уже совсем другим. Они пришли откуда-то с Капгером и стали слушать песни. И тогда гитару пустили по кругу. И Луферов потрясающе спел Высоцкого. Он был шикарный исполнитель не только своих песен…
Я вот сейчас писала этот текст, внутренне гуляя по тем полянам и дорожкам и тому времени. Ведь внутри нас они все живы. И Витя, и Володя, и Серёжа, и Гена, и Сашка… Боже, какой кусок жизни прожит!.. И спасибо Тебе, Господи, что ты дал мне встречи с этими людьми. И что они жили со мной под одним небом и в одно время. И если бы мне на Машине Времени предложили слетать в какое-нибудь время на выбор, то я бы выбрала вот это. Ещё раз посидеть с ними рядом. Ещё раз сказать, что я их люблю. Ещё раз обнять, и держать за руку, и никуда не отпускать, и от счастья плакать.
