Есть тексты, где тебе всё понятно.
Есть тексты, где тебе всё интересно.
И есть тексты, читая которые ты чувствуешь себя муравьём, ползущим вверх по стеблю и всё время падающим вниз на траву. Так в детстве я не могла залезть на ледяную горку. Упорство здесь не при чём, есть определённые законы физики.
Немного успокаивало меня только то, что друг Джойса Беккет, прочитав этот роман, воскликнул: «Но это же невозможно читать!» Но с Беккетом тоже всё не так просто – конечно, он понимал Джойса тем самым третьим чувством, которое простым смертным не познать, но так долго находился под его влиянием, что сам начал выходить из себя, одновременно осторожно нащупывая свой путь. Но всё перевёрнуто, всё!.. – как порядок невозможен без хаоса, так из неясного Ничего рождается великое Нечто.
Ещё учась в Тринити-колледже Беккет откуда-то притащил в комнату своего общежития полоску алюминия с нацарапанными на ней словами «боль боль боль» -- и прикрепил её к стене над своей кроватью. Отец же перед смертью сказал ему всего три слова: «борись, борись, борись..» -- будущий нобелевский лауреат запомнил и это. Но абсурд жизни, он был повсюду и был всегда.
Дочь Джойса Лючия влюбилась в Беккета, но замуж за него идти не хотела, и вскоре Беккет оставляет её, и она на этой почве попадает в психиатрическую больницу, где её лечением занимается Карл Густав Юнг. А сам Беккет женится на пианистке, которая найдёт его ночью, раненого ножом на одной из парижских улиц. Интересен тот факт, что когда на суде ранивший его сутенёр сказал, что он не знает, зачем он напал на Беккета, то Беккет так впечатлится этим ответом, что простит обидчика и откажется от обвинения. Абсурд был во всём, и даже в близости смерти. И Беккет всё глубже погружается в этот вопрос, хоть и пытается найти логику и сохранять рассудок, участвуя в рядах Сопротивления в фашистской Германии. Спасётся он чудом – уедет в последний момент с женой во Францию, когда их организацию вычислили.
Да нет, мир не рухнул в одночасье во вселенский бред и абсурд, он всё время в нём находился, и всё время ждал Годо, передвигая стулья с места на место – он и сейчас ждёт, на пиру или на смертном одре он ждёт Годо, который «придёт и скажет», -- но лучше, лучше смотреть на это всё со стороны, потому что быть в центре, это быть носителем всего того, что является только лишь временной логикой, а назавтра снова превратится в хаос.
…Все эти размышления возникли у меня при получении утром сэмэс о зачислении зарплаты в размере 8 тысяч рублей. О дивный, дивный мир, снова и снова наталкивающий на мысль, что ты всего лишь муравей, ползущий по гладкому стеблю в надежде познать красоту цветка, и снова срывающийся в траву на землю.