Я о чём. Не то чтобы мир тесен, но он незримо переплетён какими-то нитями, связывающими всех со всеми. Так в разговоре с мамой Милы Игошиной, Региной Генадьевной, вдруг выяснилось, что они с моей матушкой занимались в одном Дворце Пионеров в Иваново, в одном драм.кружке и у одного педагога. И она многое помнит, хотя с тех пор прошло уже… ой, мамадорогая, почти 70 лет!..
В Марбурге после концерта ко мне подошла одна пожилая дама (имя её, кажется, Кира), которая училась в нашем мед. институте и хорошо помнит моего коллегу Жуковского, что лет сорок назад вёл там хор. Кира вспоминала ещё и профессора Брехмана, который теперь живёт в Израиле – именно там мы с ним и познакомились после концерта в Нагарии, и я была у него и его жены в гостях и держала в руках книгу по медицине, которую он написал.
А в Бремене мы встретились с мимом Арнольдом, который учился в ГИТИСе вместе с моим другом Яном Бруштейном, и Арнольд рассказывал, как Ян, уезжая в Иваново, допевал свою песню в уже отходящем поезде, стоя в дверях – а Арнольд бежал за поездом и слушал песню… Всё это было почти сто лет назад, но воспоминания во всех так живы, как будто это было недавно. Видимо, память оставляет нам только самое ценное.
.......
…Итак, Юра загрузил нас в поезд, и мы с пересадкой отправились в Карлсруэ.
На перроне Карлсруэ озирались мы недолго: загорелый человек в шортах беззвучно вырос рядом с нами и, подхватив чемоданы, помчался к выходу, увлекая нас за собой. Это был Боря Резник, которого (и его жену Лену) Машка знала по Барзовке. Меня же Боря знал по моей первой книге «Маме Кенгуру», вышедшей в 2006 году и привезённой Боре Олькой Чикиной. Боря написал несколько песен на стихи из книги, но наша встреча состоялась только через 11 лет.
И встреча, надо сказать, была фееричной. Сразу после ухи (Боря утром наловил в реке разной рыбы и сварил нам уху – о, это не суп, – мечта), мы кинулись к инструментам и начали репетировать. Боря расчехлил контрабас и сделал «тыдым-там-там», Маня сделала на альте «вжжж уии», я вдохновенно прочитала какие-то строчки и мы поняли, что рождается новая программа с озвучиванием стихов.
Потом Боря оставлял контрабас и брал гитару, прислушиваясь к ритму и теме стиха, он подбирал мелодию, Федотова подхватывала тему на альте; затем они бросались к фоно, подбирая нечто немыслимое; а потом мы со всей этой музыкой и Леной покинули дом и пошли на Рейн – о да, мы видели эту знаменитую реку Германии!.. Я-то узнала это слово ещё учась в школе, помните в 70-х у оркестра Поля Мориа вот это медленное и красивое: «Rain, Rain, па-ба-паба-па-па…», что мы пели всем колхозом, оторвавшись от сохи?.. И вот оно всё – перед тобой. И музыка звучит.
Концерт в Карлсруэ благодаря этим двум чокнутым гениям Боре и Маше прошёл офигительно. Был он в большом доме Жени и Лены, где мы уместились со всеми контрабасами и аппаратурой, Борина жена Лена героически пыталась всё это снимать на фотоаппарат – пока не знаю, что получилось. Впрочем, звукооператор Лев… (фамилий хоть убей ничьих не запомнила) делал аудио-запись… а действо, конечно, лучше бы смотреть, но всё равно хорошо, что есть запись.
А Боря на концерте ещё пел свою песню на мой старый стишок «Я иду по облакам».
Тут вообще интересно получилось: кто слышал эту мою песню, тот помнит, наверное, что это очень лёгкая и непритязательная песенка о том, что как бы там ни было и что бы там ни творилось на земле, я иду по облакам, как по канату над старой площадью, и даже если ты, мой хороший, не подставишь мне свои руки, а я вдруг упаду, то я всё равно не разобьюсь, а упаду вверх. Ну, смысл такой… (впервые, впрочем, задумалась над смыслом этой песни я именно из-за Бори)
Боря же написал версию этой вещи, полную драматизма и даже какой-то внутренней трагедии, это какое-то чисто мужское прочтение женской лирики: меня, наверное, убили, меня, наверное, забыли, я больше не нужна на этой земле и теперь я там – хожу по облакам, но я живая: посмотри, хороший, как я иду над площадью по канату, и если ты не придёшь и не подставишь мне свои руки, то я упаду в чужие и в них разобьюсь, потому что это хуже и опасней, чем земля – но смотри, смотри ещё выше – это ведь я иду по облакам, это ведь я жду, когда ты придёшь на старую площадь…
Вот такая песня, вот такой смысл, который, видимо, был заложен автором, но мелодически интерпретирован совсем по-другому. И на концерте мы исполнили две версии этого стихотворения, и получились две совершенно разные песни.
После концерта мы остались ещё пообщаться и попеть, и пели до трёх часов ночи, Лена и Юля играли на укулеле и барабанах, Боря и Маша озвучивали моё чтение, и ещё Боря пел и всё это было так вдохновительно, что кажется уже чем-то полуреальным.
– Этот дом много кого слышал и видел, – сказал хозяин дома Женя, – но то, что сегодня было на концерте, признаюсь, он видел впервые. Ничего подобного здесь ещё не было… и, думаю, вряд ли будет…
Думаю, что подобное действо могло быть осуществлено именно при участии Маши и Бори. Мы так втроём звучали и пульсировали, что зрителю ничего не оставалось делать, как звучать и пульсировать вместе с нами.
…Когда я узнала, что Карлосруэ совсем рядом с Францией, то сказала Машке, что всё придумала: мы встанем утром, положим в узелок воды и бутерброд, возьмём в руки сучковатые палки – и пойдём во Францию. (Машка палки отвергла, но саму идею одобрила). Всего-то несколько километров, да тьфу!.. Мы дойдём до Франции, погуляем, что сможем, насквозь; выпьем кофею в придорожном кафе и вернёмся к немцам – так хорошо придумала я, прямо по Шергину: «и пошла Маха до городу Парижу…»
В общем-то, мы и пошли бы, но, оказывается, нужно было плыть, потому как Франция близко, но на том берегу. И мы поплыли на пароме вместе с Бориной машиной, Борей, Леной и Нюшей Ланцберг, присоединившейся к нам так вовремя и органично.
И были мы в трёх городах (один из них, кажется, Эльзас), и видели всякую красоту, и пили кофе в уличном кафе и всё хотели с Машкой друг друга ущипнуть: а вдруг нам это всё только снится?..
Ещё мы ходили на концерт в Карлсруйскую консерваторию, которая раньше была старинным замком, а теперь в ней учат будущих музыкантов. Слушали классику.
(Звоним Тане Водопьян, рассказываем про концерт.
– Слушай, Пунькин! – кричит Таня Юре, не отходя от трубы. – Тут девок всячески развивают и образовывают, а у нас они из дома не выходили!..
Мы с Машей, хором: – А ещё Карлсруэ – родина велосипедов!
Таня: - Естественно. А Ленин родился в Харькове. Вы слушайте, слушайте, знание – сила.) ….
По поводу велосипедов: признаться, такого количества и разнообразия велосипедов, как в Карлосруэ, мы не видели больше ни в одном городе, несмотря на то, что в Германии на велосипедах ездят все поголовно. Мы здесь даже попали на праздник, связанный с велосипедами, где жители разъезжали на разных старинных моделях этого вида транспорта, которые я видела только на картинках или в кино.
А в последний день перед отъездом мы устроили сейшн в ночном и затихшем парке, чтобы никому не мешать – взяли скрипку и гитару и немножко позвучали при свете луны, Инна и Саша принесли свечей, и Нюша нам тоже немного позвучала, ну то есть попела.
А потом нам нужно было ехать на поезде в Марбург, но Боря решил ехать с нами, чтобы сыграть вместе ещё один концерт – и мы сдали билеты, загрузились в машину (Боря взял вместо контрабаса бас-гитару) и поехали к Певзнерам в Марбург.
(продолжение, как вы понимаете, следует…)
(фотографии у меня, к сожалению, только из путешествия по Франции)
Боря что-то там
показывает

мы с Леной, Машей и Нюшей

улица в Эльзасе, на которой только мы

ратуша (местный гор.совет)

почти Венеция

мы с Маней


мы опять попали в город, где никого нет кроме нас

Боря и Нюша у памятника гитаре

группа наших товарищей у памятника гитаре

Федотова у памятника скрипке

Боря у памятника контрабасу

монах, которому благодарен город, но я уже забыла, за что, и даже не помню, монах ли это
