Когда Наташа попала в 62-ю онкологическую больницу и уже не вставала, было в принципе понятно, что из больницы она вряд ли выйдет… Но вот вчера пришла весть, что… ВСЁ… – …и как-то не поверилось, и до сих пор не уложилось в голове… Всё-таки к смерти невозможно быть готовым…
Целый вечер я смотрела Наташины фотографии, думала о ней, вспоминала… И на память приходило прежде всего всякое смешное, как она приезжала ко мне летом в Иваново – и крутились кадры, целое кино…
…….
…Бродская бегала по городу быстрее лани, я тащилась за ней по раскалённым асфальтам и было непонятно, кто из нас с диагнозом.
– Я хочу успеть в музей! – восклицала она. – И ещё посмотреть ваш ситец, и ещё вон туда, где всякие интересные штучки!..
– Какие штучки, Бродская?.. – стонала я. – Нет, ты не Бродская, ты самолётская, бутербродская, сумасбродская!! Выдохни уже!..
Бродская улыбалась, встряхивала своей шевелюрой и делала заключение:
– Обожаю ходить пешком!
Мы вернулись домой пообедать, после чего она заявила: -- Побегу в музей!
– Беги. – кивнула я. – У меня на сегодня программа по пробегу и скачкам выполнена.
Бродская довольно улыбнулась, как могла улыбаться только довольная и сытая Бродская, и посмотрела на меня взглядом, полным любви ко мне и к ивановским музеям:
– Домой купить что-нибудь?
– В музее?? Купи. Мумию купи, домой в Харьков увезёшь. Там мумия египетская в гробу лежит.
– Надеюсь, не в хрустальном? – интересуется Бродская уже на пороге и, не дожидаясь ответа, выскакивает за дверь.
Возвращается через несколько часов с украинскими тапками.
– Смотри, что я купила у вас в обувном! – ликует она. – Харьковские штиблеты!! И недорого!
Тычет мне коробкой в нос, я радуюсь, пытаюсь расспросить про мумию, но тут звонит мама. Мама печалится, что у неё в квартире очень душно, нужен вентилятор.
– У меня есть, я как раз хотела тебе принести. – говорю я и поворачиваюсь к Наташке. – Натах, ты отдыхай, я пойду к маме сгоняю, ей вентилятор нужен.
– Пойдём! – с готовностью говорит та. – Я помогу.
Затем я не могу собрать этот вентилятор, Бродская берёт на себя инициативу и быстрым конструкторским чутьём собирает эту штуку. Мама довольна, мы пьём чай и прощаемся, выходим из дома и Бродская предлагает погулять. Я понимаю, что она не устала. И мы идём гулять по местам моего детства, я ей показываю колодец, деревья, старые дома, тропинки. Она идёт легко, слушает, что-то рассказывает сама. Намечает программу, куда мы пойдём завтра. С очередным стоном я соглашаюсь – ей охота пойти в наш самый большой магазин с текстилём. Я там никогда не была, но благодаря Наташке увидела всё это. И она купила там какую-то кофточку, и была довольна, и глаза её сияли – а я была счастлива, что она выглядит такой здоровой и так хорошо себя чувствует, что кофточка ей так идёт.
А на следующий день в пять утра она выскальзывает за дверь, никого не поднимая, и бежит на автобус, и звонит мне уже из Москвы, когда я ещё только продираю глаза, что она приехала. Вот такая стремительная Бродская. Прекрасная. Непохожая ни на кого.
Следующим летом она тоже ко мне приехала, и мои подружки Ира и Лена (Антонова и Фролова) на машине повезли нас на целый день в Плёс. И мы гуляли, катались на кораблике, залезали на гору Левитана. Был совершенно прекрасный день, спасибо Ире и Лене, что они устроили для Наташки такой праздник – она никогда раньше не была в Плёсе. А я смотрела на Натаху и думала: ну а вдруг пронесёт?.. ну а вдруг отступит?.. все эти метастазы, анализы, которые «не очень, но прорвёмся» – ведь она выдерживает такие нагрузки, не задыхается, не жалуется. Нет, ну какое там… это самое… Ну конечно, она будет жить!..
Нет, слова о том, что «нужно беречь друг друга» не были просто словами: мы действительно её берегли, каждый на своём уровне, как умел, но все старались помочь ей. Мы в ответе за тех, кто делает мир лучше. А значит, и нас. За тех, кто нам дорог.
Огромная благодарность тем, кто был рядом с Наташей в последнее время, когда началось резкое ухудшение и она особо нуждалась в помощи: Женьке Ланцберг, Коле Кульбаке, Любе Соболевой, Наталюше, Лёше Дунцу, Маше Штох и всем, кто всё время был с ней на связи. Спасибо Романне (Ире Ланцберг), что она предоставляла Наташе, покуда та жила в Москве, своё жильё. Так получилось, что Наташка всю жизнь прожила одна, но она никогда не была одна, она любила такое количество людей и так умела восхищаться их творчеством, что в уныние по поводу своего одиночества практически никогда не впадала – по-крайней мере никто этого не видел. Но ей было не до уныния: она работала с перегрузками, всё время придумывала новые проекты, договаривалась с залами, приглашала авторов, делала концерты, обзванивала зрителей… Она была нам очень нужна. А мы были очень нужны ей. И это было её счастьем: быть нужной тем, кого ты любишь.
У Бродской был непростой характер, но самым важным оставалось в ней то, что она умела ЛЮБИТЬ. Любить и отдавать. Фраза «незаменимых нет» -- это не про неё. Второй такой уже не будет, и заменить её нельзя.
Наташка вкладывала много сил в «Детскую республику» и фестиваль Второго Канала, в детище Володи Ланцберга (после смерти Володи – «Бенефест»). Руководила Главной сценой, списки выступающих начинала составлять задолго до фестиваля – всех обзванивать, придумывать, кто когда и кто за кем…
На фестивале к Главной сцене она относилась, как к делу всей жизни: носилась за авторами, забывая поесть, нервничала, когда что-то где-то не сходится – и в то же время проверяла, положили ли мне в палатку матрас и спальник. Но попробуй подойти к ней, когда она составляет эти несчастные списки и тасует их, как колоду, переделывая снова и снова: начнёт рычать, стрелять глазами, вызовет дождь и ветер, а, может, и метнёт в тебя котелком.
(Я задаю ей вопрос, в ответ раздаётся невнятный рык.
– Отстань от меня! – бросает Бродская и затем добавляет: – У тебя есть матрас в палатке?
– Есть.
– Вот и иди, полежи на матрасе, а ко мне не приставай.
– Ну то есть ты предлагаешь мне выступать на матрасе? – со вздохом констатирую я.
– Я предлагаю оставить меня в покое. – отрезает Бродская и углубляется в бумаги.
И со всех сторон несётся: «Бродская!», «Бродская!», и у неё голова уже кругом… – ну какие могут быть на неё обиды, если даже она и рыкнет. Да и вообще о каких обидах сейчас может идти речь… )
Когда собирали ей деньги на лечение, я тоже перечислила некоторую сумму. Бродская же перечислила мне на издание книг. Тогда я перечислила ей опять. На следующий день она мне снова переслала на книгу.
– Бродская! – говорю я ей по телефону. – Ну что за карусель! Прекрати устраивать круговорот бабла в природе!
Бродская смеётся: – Нормальный круговорот, расслабься!..
Когда-то давно переехав в Москву, она кем только не работала, а последнее время – курьером. Выбрала такую работу специально для того, чтобы оставалось время на организацию концертов бардам и на работу на фестивале. Но, по моим ощущениям, она вообще никогда не сидела без дела – как-то звонит мне и весело докладывает:
– Стою тут в очереди в больнице, читаю твою книгу прозы, ржу как конь на всю очередь! На меня уже косо смотрят, а я ничего не могу с собой поделать!..
(В очереди она, в больнице… проходит химиотерапию… читает и ржёт как конь… )
Лечение она проходила в Харькове, ездила туда раз или два в месяц (прикиньте масштабы передвижений). Очень верила и в наших врачей, которые ей делали операцию здесь, и в лечение в своём родном Харькове. Она настолько не собиралась умирать, что смерть поначалу растерялась и отступила, не могла понять, как поймать Бродскую, где подкараулить. И ушла-то Наташка как-то быстро, буквально в один месяц…
…Наташка, дорогая наша Бродская… Говорят, что прежде чем уйти в высшие сферы, три дня душа пребывает на Земле, прощается с теми, кого она любила, навещает родные места, незримо прикасаясь ко всему, что ей было так дорого… Ну вот, ты видишь, мы все вспоминаем тебя, и вспоминаем только с благодарностью и любовью. Пусть твой уход в другой мир будет лёгким, и пусть ангелы со всех сторон поддерживают тебя, напевая любимые мотивы… А наша память о тебе будет светлой. И очень долгой. И здесь нам прощаться с тобой – очень трудно и больно. Но пусть тебе Там будет тихо, легко и светло.
...........
Наташка со списками на Бенефесте
Наташа, Боря Ашкинадзе и Володя Васильев на Бенефесте, посвящённом украинским авторам
Мы с Наташей в Плёсе