Вино иное – внеземное
(А.Ш.)
В этот день 18 октября 4 года назад ушёл из жизни замечательный поэт Андрей Ширяев…
Безумно жаль, таланта он был необычайного.
Наши пути с Андреем иногда пересекались – когда-то давно он был женат на моей подруге (такой же гениальной и мало приспособленной к быту и обычной жизни) и прожили они вместе недолго; затем я его встретила в Старом Осколе на фестивале авторской песни. Где-то в Медведково он снимал однушку, работал то в филармонии, то ещё где-то – уже не помню. Образование – Литинститут, семинар Левитанского.
Потом как-то неожиданно узнаю, что Андрей уехал в Эквадор, занимается бизнесом, дела идут успешно, плюс к этому много пишет – и стихи, и прозу; что он организовал и ведёт международный конкурс писателей-фантастов «Эквадор».
Андрей был человеком достаточно контактным и одновременно очень закрытым – видимо, вообще мало кто знал, что реально с ним происходит. Кажется, что и женат он был официально только один раз – в молодости – на моей сумасшедшей подруге. У меня было впечатление, что он всё время один.
Даже на фестивале не помню, чтобы рядом с ним (в общем-то, выдающимся поэтом нашего времени) была толпа. Сидит, помню, у костра, подбрасывает щепки. Смотрит на огонь молчаливо, поправляет очки, думает о чём-то. Попросишь спеть – споёт, тихо, без надрыва. А рядом где-то Гена Жуков гремит, через струны вещает, за ним носится толпа рок-н-рольщиков – Жуков взирает на мир с улыбкой и мудростью Сократа. Там же Каплан, любимый всеми, в окружении любимых всех… Слишком много гениев на одну поляну. И они ушли уже – такие разные, такие неповторимые…
Андрей перенёс инсульт, два инфаркта, на почве диабета был частичный и прогрессирующий паралич. Больше всего он боялся «растительного существования», он уже не мог работать, передвигался с трудом, любое простое действие приносило страдание.
Он тщательно продумал свой уход. (Xura: «Закончил книгу, оплатил счета, подготовил костюм. Оставил записку коронёрам, на испанском, чтоб не было лишних вопросов к тем, кто будет с ними говорить, когда. Написал одно письмо в ФБ, чтоб не мучить близких вопросами: почему. Попрощался с музой благодарным письмом, чтоб не осталось незаконченных разговоров. Застрелился в ванне, чтоб не доставить лишних хлопот и тем, кто будет потом приводить в порядок дом».)
Трагический конец, потрясший многих. Где в финале – выстрел.
Написал последнее стихотворение и поставил точку:
Привычно доедать до последней крошки,
привычно доживать до финальных титров.
Сценарий жизни старой подвальной кошки
достоин девяти уссурийских тигров.
Сценарий лжи. Леплю куличи из ила,
тяну больное, путаясь в алфавите.
Честней, пока не поздно, разлить чернила,
и кинуть грош Харону, и встать, и выйти;
и вновь — по темноте за бессонным стражем,
в окраинном кинозале, в луче экранном,
где мир, подобно мне — короткометражен,
а я — всего лишь пепел над океаном.
Да, птицелов, сегодня последний рейс.
Не позовут птенцы, не загонят псы
к небу, где сердце мерно колотит в рельс —
там, на конце посадочной полосы.
Там, где моя земля. И по всей земле —
змеи. На каждый шаг по одной змее.
Помнишь узор на коже? В узоре тлел
воздух, струилась кобра, ползла гюрза,
властно текли тугие спирали тел
вверх по рукам. И выше — глаза в глаза.
Верь им. Люби их гнёзда. Корми с утра
кровью и тихим золотом изо рта.
Видишь плечо? Ложись на него и спи.
Кожа крепка. Узоры подобны снам.
Я помогу, не бойся. В моей степи
можно начать со смерти. Но дальше — сам.
Спи, змеелов. Иди к девяти кругам.
К небу, по пояс вкопанному в курган.
* * *
Веер. Бамбуковый ветер. Натянутый шёлк.
Вечный мальчишеский голос читает стишок.
Тысячу лет он приходит с пустого листа.
Девочка трогает лист, но не видит лица.
Веер касается воздуха. Воздух искрит.
Губы касаются слов, вспоминая санскрит.
Тает янтарь на ладони. Поёт вдалеке
древнее время на древнем чужом языке.
Девочка слушает. Девочка слышит слова.
Мальчик читает. По шёлку стекает смола.
* * *
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Шалтай-Болтай свалился ко мне.
Он падал, как молния через грозу,
ко мне – потому что я бегал внизу.
Шалтай-Болтай продумал маршрут.
Шалтай-Болтай закрыл парашют.
Он падал ко мне миллионами жал
прицельно – куда бы я ни побежал.
Шалтай-Болтай ломает мой бок.
Шалтай-Болтай глотает желток.
Он лезет в дыру, не снимая кальсон,
и я понимаю, что всё это – сон.
Шалтай-Болтай проснулся во мне.
Шалтай-Болтай прижался к стене.
Я чую: он чует чутьём неземным,
что я со стены наблюдаю за ним.
* * *
Пчела, прости, я снова о зиме.
Об улье на покинутой земле.
О корке наста на границах тела.
О нас. О наступившем феврале.
О том, как неожиданно стемнело,
и август в каплях оловянной стужи
прошёл. О том, что выглянуть в окно
тебе, живущей вечно и снаружи
любого дома, к счастью, не дано.
Твоя невинность – не твоя вина.
Ты так очаровательно верна
родным шестиугольникам, как будто
в садах не шла гражданская война,
и я, садовник маленького бунта,
не подавился предпоследней пулей,
опавшей в пруд и сгинувшей в пруду.
Не бойся. Новый рой покинет улей –
и я уйду.
* * *
Три истины: огонь, вода и глина.
Гончарный круг. Весь август у порога
темнела перезрелая малина
и тоже принимала форму Бога.
Я слышал музыку. В привычном гаме
и топоте на школьных переменах
звучали голоса за облаками
каких-то духовых, каких-то медных.
Не зная обо мне ни сном, ни духом,
вода в природе двигалась кругами
весь век, пока я становился слухом
и круг вокруг оси вращал ногами.
Я слушал так, что только и осталось
стать нему и не тяготиться этим,
и, сознавая собственную малость,
влюбляться в женщин, улыбаться детям,
наследуя небесному гобою,
в круговорот идти водою пленной
и, возвращаясь, заполнять собою
случайные неровности Вселенной.
Андрей Ширяев
/18 апреля 1965 (Казахстан, Целиноград) – 18 октября 2013 (Сан-Рафаэль ) /
